Избранное: Сборник

Макс. Хочешь верь, хочешь нет, Кило, но без гадалки я даже могу узнать гораздо больше. Да. И причины и следствия.

Кило. Хочешь выпить? (Протягивает свою фляжку.)

Макс. Нет.

Пауза.

Малу (резко). Зачем ты пришел?

Макс. Работать. Скоро мне надо идти следить за насосом и разгружать вагонетки. Вместе с Кило. Ведь этим занимается тут ночная смена, а, Кило?

Кило. Внизу остались работать двое немцев, их обеспечили свекловицей на всю ночь.

Макс. А как же. Ведь ты пообещал им десять килограммов сахара за то, чтобы сегодня вечером они дали тебе спокойно побыть здесь наверху, в тепле и уюте, с этой милашкой, к которой «стоит только руку протянуть». Не так ли? Я ведь все о тебе знаю, приятель, а нет, так рано или поздно узнаю. Десять килограммов сахара по шестьдесят франков за килограмм — неплохая цена за уютный вечерок. Дороже, чем гостиничный номер в Компьене. Не так ли, Малу?

Малу. Возможно.

Макс. Номера в городе нынче стали дороговаты, ты не находишь, Малу?

Малу. Откуда мне знать?

Макс. Разумеется, неоткуда. (Пауза.) Но в гостиничном номере лежать куда приятнее, чем здесь, на соломе, на мокрых досках. Впрочем, для того, чтобы поболтать, сойдет и такое помещение. Ведь вы же только болтаете? Рассказываете друг другу разные истории, верно, Кило? Я тоже безумно люблю всякие истории. Всю свою жизнь только и делаю, что выслушиваю разные истории, и все мне мало. Это началось с самого детства. Например, Серый Волк проглотил Красную Шапочку, нет, волк проглотил бабушку, ну, в общем, я уже не помню, как там было дело. Потом в школе: Битва Золотых шпор. Первая мировая война. Потом сюжеты из газет. Мужчина убил свою невесту за то, что она оказалась развратницей. (Пауза.) А потом, когда сбежишь сюда, в эту свекловичную страну, где, насколько хватает глаз, не видно ни одного дома, снова мужики до поздней ночи травят в бараках всевозможные истории. Про Пьера де Стира, который упал из окна. Или про Миерло, который лягнул мастера. А Ягер все рассказывает про велогонку Тур-де-Франс в тридцать третьем году, когда Вьетто в спурте заставил его наехать на старуху. Но чаще всего рассказывают про умерших. Ты заметил, Кило, что любимая тема — это мертвецы, которых больше нет и они не могут причинить вреда, не могут уличить тебя во лжи, ибо находятся глубоко под землей. Какую же это историю я слышал совсем недавно? Ну да, про того парня, что упал в печь для обжига извести. Как бишь его звали, ты, наверно, знаешь, Малу? А, Малу?

Малу (жестко). Первый раз про это слышу.

Кило. Может, перекинемся в картишки? (Достает и приносит карты, лежавшие на одной из балок.)

Макс. С удовольствием.

Малу. А я не умею играть в карты.

Кило кладет колоду на место.

Макс (кричит). Жан-Мари — вот как его звали! Да, точно. У него еще было какое-то прозвище. Сейчас… Ах, да, Слюнявый! Потому что, ты помнишь, Малу, он вечно распускал слюни. По подбородку у него всегда текла слюна, и он вытирал ее рукавом, вот так (показывает), и рукав у него постоянно был мокрый. А если слюна все-таки капала ему на куртку, он получал пинок от отца. Папаша его тоже работал тут на заводе, этого мальчонку нельзя было оставлять без присмотра. Я как сейчас вижу их обоих возле свекломойки: отец сует Жану-Мари в рот кусок хлеба и дает запить вином. Верно я говорю, Малу?

Кило. Послушай, зачем ты рассказываешь нам все это?

Малу (подойдя к Максу, произносит свистящим шепотом). Ты же обещал! Обещал, что не будешь вмешиваться в мои дела и пакостить мне.

Макс. Как ты думаешь, Кило, сколько лет было Жану-Мари?

Кило. Откуда мне знать? Да мне это и неинтересно.

Макс. А ты как думаешь, Малу? Сколько лет можно было ему дать?

Малу (нерешительно). Лет двадцать?

Макс (смеется). Ну нет, и ты это отлично знаешь, девочка моя! Ему было всего четырнадцать, и ровно столько можно было ему дать. Летом он даже ходил в коротких штанишках.

Кило. Тот самый Жан-Мари?

Макс. Тот самый Жан-Мари, четырнадцати лет от роду, гнилой насквозь, как персик. Каждое утро он приходил на завод, держась за руку отца, а стоило однажды отцу выпустить его руку, как малец влил в себя целую бутылку можжевеловой водки и удрал. А потом прыгнул в известковую печь. Он был совсем ребенок. Мы все, даже я, гладили его по наголо обритой голове. И ты тоже иногда это делала, верно, Малу? Ребенок, кучка мяса и костей, которой суждено было сгореть.

Кило (обращаясь к Малу). Это правда?

Малу (Максу). Ты сказал, что больше никогда не причинишь мне зла. Что навсегда оставишь меня в покое.

Кило. Я ведь тебя ни о чем не спрашивал, мне совсем не хотелось знать, кто был у тебя раньше. Ты мне сама о нем рассказала, просто так, ни с того ни с сего. Зачем же, если это неправда?

Малу. Да у меня ничего не было с этим Жаном-Мари, мне и смотреть-то на него было противно.