Избранное. Стихи, песни, поэмы

Уцелевшие чудом на свете
Обживали весною дворы
Ленинградские нищие дети,
Иждивенцы блокадной поры.
По-зверушечьи радуясь жизни,
Что случайно была продлена,
Мы о бедах своих не тужили,
Из немытого глядя окна.
Там пузатые аэростаты,
Как слонов, по асфальту вели,
Свежий мрамор закопанных статуй
Доставали из вязкой земли.
И, белея плечами нагими,
На спасителей глядя с тоской,
Из песка возникали богини,
Как когда-то из пены морской.
Там в листве маскировочной сетки,
Переживший пилу и пожар,
Расправлял поредевшие ветки
Как и мы, уцелевший бульвар.
На безлюдные глядя аллеи
На залива сырой окоём,
Я о прожитых днях не жалею,
О безрадостном детстве своём,
Где не сдох под косой дистрофии,
Пополняя безмолвную рать,
Персонажем в прокрученном фильме,
Ничего не успевшим сказать.
Лучше в тесной ютиться коробке
И поленья таскать в холода,
Чем в болотной грязи Пискарёвки
Догнивать без креста и следа,
С половиною города рядом,
Возле бабы с осанкой мужской,
Под её немигающим взглядом,
Под её равнодушной рукой.

1995

«Не убежишь от Господня гнева…»

Не убежишь от Господня гнева,
Топкая тундра, Москва ли, Киев.
Через какие ворота в небо? –
Так ли уж важно – через какие?
Молча кончину свою приемлю,
Не возражая и не тоскуя.
Через какую траншею в землю? –
Так ли уж важно – через какую?
От долголетия мало толку.
Чёрные ветер разносит метки.
Листьям последним дрожать недолго
На опустевшей холодной ветке.
Ступим ногой в ледяное стремя
В робкой надежде достичь покоя.
Через какое забудут время? –
Так ли уж важно – через какое?

1995

Очередь

Я детство простоял в очередях,
За спичками, овсянкою и хлебом,
В том обществе, угрюмом и нелепом,
Где жил и я, испытывая страх.
Мне до сих пор мучительно знаком
Неистребимый запах керосина,
Очередей неправедный закон,
Где уважали наглость или силу.
Мне часто вспоминаются во сне
Следы осколков на соседнем доме,
И номера, записанные мне
Карандашом чернильным на ладони,
Тот магазин, что был невдалеке,
В Фонарном полутёмном переулке,
Где карточки сжимал я в кулаке,
Чтоб на лету не выхватили урки.
Очередей унылая страда.
В дожди и холода, назябнув за день,
Запоминать старался я всегда
Того, кто впереди меня и сзади.
Голодный быт послевоенных лет
Под неуютным ленинградским небом,
Где мы писали на листах анкет:
«Не состоял, не привлекался, не был».
Но состоял я, числился и был,
Среди голодных, скорбных и усталых
Аборигенов шумных коммуналок,
Что стали новосёлами могил.
И знаю я – какая ни беда
Разделит нас, народ сбивая с толка,
Что вместе с ними я стоял всегда
И никуда не отходил надолго.

1995

«Всем домам на Неве возвратили теперь имена…»