Видно так и умру, различать не наученНезаметную грань между злом и добром.Семисвечником «Боинг» врезается в тучу,Оставляя кренящийся аэродром.Исчезает земля, обращённая в ветер.Разрываясь, пространство летит у окон.По какому закону живу я на свете?Внуки – в Ветхом завете, а я – ни в каком.Пролетели года, – мне нисколько не жаль их.Лишь недавно я понял, лишённый волос:Мой завет оставался на третьей скрижали,Что с Синайской горы Моисей не донёс.Я с ладони кормил заполярных оленей.На спине моей шрамы от ран ножевых.Блудный сын, я припал бы к отцовским коленям,Только папы давно уже нету в живых.В справедливость земную поверивший прочно,О молитвах забыв, что читал ему дед,Он лежит в ленинградской болотистой почве,Сохранивший до смерти партийный билет.Распадаются жизни непрочные звенья,И, как видно, причина тому не проста,Что не может рука совершить омовенье,И не может подняться она для креста.И боюсь я, потомок печального Лота,На покинутый дом обернуться назад,Где мерцает звезда под крылом самолёта,Возвещая о том, что приходит шабат.1997
Встреча на Эльбе
Снова чаек тревожный над гаванью крик,И ненастная нынче погода.«Immer regnet»[2], – сказал мне печально старик,Ожидавший со мной перехода.Я сначала расслышал его не вполнеВ мокром сквере над хмурой рекою.«Immer regnet», – опять улыбнулся он мне,И, махнув на прощанье рукою,Растворился бесследно во мгле дождевой,И невольно подумалось, – он-то,Уж, конечно, из тех, кто вернулся живойИз окопов Восточного фронта.Век двадцатый стремительно тает, как год,И не так уж и много осталосьДней погожих в запасе, а глянешь вперёд, –Одиночество, холод и старость.Вот и встретились снова мы, два старика,Под шуршание ливней обильных,И мерцает угрюмая Эльба-река,Словно кадры забытого фильма.1997, Гамбург