Избранное. Том 1. Сон в начале тумана

— И это мы тоже предусмотрели, — улыбнулся Бычков. — С Робертом мы договорились.

— Как? — удивился Антон.

— Зимой он тайком перебрался в Кэнискун. Надо отдать должное — он человек смелый. В зимнее время Берингов пролив почти непроходим из-за постоянного движения льда. Бывает всего два или три дня, когда лед стоят. Роберт прошел и явился в Кэнискун, к своей семье. Там мы его и накрыли. Поговорили. Клялся, что соскучился по своей семье, даже прослезился. Но я чую, что у него тут совсем другие интересы. Золотишком пахнет. Предлагал сотрудничать с нами, сулил большие барыши. Мы ответили уклончиво и отправили обратно. Мне показалось, что он так крепко привязан к чукотской земле, что вряд ли посмеет испортить с нами отношения. Во всяком случае, на современном этапе.

— Но ведь всё разно это очень большой риск, — заметил Антон. — Даже больше риску, чем надежд на благоприятный исход.

— Но попытаться надо, — сказал Алексей. — Здесь ценности в большой опасности. Со дня на день может прийти белогвардейский корабль. Вот почему мы и тебе предлагаем вернуться в Уэлен.

— Я этого не могу сделать, — ответил Антон.

— Почему?

— Во-первых, у меня семья в Энмыне, во-вторых, не могу бросить школу, а в-третьих, если действительно белогвардейцы высадятся в Уэлене, то надо иметь опору в других селениях.

— А вот это дельное замечание! — сказал Гаврила. — Ведь в Уэлен остаются Драбкин и Тэгрынкеу!

— Да, верно, Тэгрынкеу, — согласно кивнул Бычков. — Ну что же, твои доводы, кажется, убедительны.

А тем временем в яранге у Тэгрынкеу происходил разговор о будущей жизни.

Чукчи, пришедшие на огонек, и уэленцы, и жители окрестных селений, прибывшие на моржовую охоту, и эскимосы из Унмына, разный бродячий народ, который неожиданно и негаданно появляется на мысе Дежнева в весеннее моржовое время, уселись поодаль от негасимого костра, пили чай и внимательно слушали Тэгрынкеу, который осипшим голосом рассказывал о том, как приедут сюда вскоре знающие русские люди, которые умеют лечить любые болезни, не то что какую-то там чесотку. Говорят, что они могут отрезать пришедшую в негодность часть человеческого тела и на ее место пришить другую. Гуват неожиданно спросил:

— А где же берут другую, новую часть? У живых отрезают, что ли?

Тэгрынкеу, не готовый к такому вопросу, смешался и умоляюще посмотрел на Джона, прося у него поддержки.

Пришлось Джону включиться в разговор и поведать немногие сведения о хирургических операциях, которые у него были.

— Часть желудка отрезают! — удивился вслух Гуват. — Еды, значит, меньше понадобится!

Эскимос из Унмына на ломаном чукотском языке задал длинный вопрос:

— Говорят — власть бедных. Это понятно. И еще утверждают, что чем беднее человек, тем он лучше. Но вот у нас был такой человек Итук. Беднее его в нашем селении могла быть разве только бездомная собака. И дошел человек до того, что стал поворовывать. Так что — власть ему отдавать? И зачем вообще власть? Я думаю, она никому не нужна, кроме тех, кто ее имеет. Ведь для всех, кто под властью, это только одно неудобство, а тем, кто схватил власть, удовольствие и возможность громко кричать на подвластных.

Тэгрынкеу порывался ответить, но эскимос продолжал вопрос:

— Бедность ставится в заслугу, и почему-то забывают посмотреть, откуда происходит эта бедность. Хорошо, будет власть бедных — откуда мы будем брать необходимое? Кто нам будет продавать патроны, материал на камлейки, железные капканы, чай, сахар, табак, горючий жир для моторов? Кто-то все равно должен быть богатым и продавать все это нам? Мне что-то непонятно.

— Большевики говорят…

— Слова без дела — это пустое, — не обращая внимания на поднятую руку Тэгрынкеу, продолжал эскимос. — Большевики говорят, а товаров у них нет, все равно покупаем у американцев… Я видел этих большевиков, приезжали они к нам, я вижу их здесь. Они ведут себя нехорошо…

Со всех углов обширного чоттагина послышались протестующие возгласы.

— Да, они ведут себя нехорошо и неправильно! — повысил голос эскимос. — Они говорят о равноправии женщины, живут, как мы, не брезгуют лечить наших детей, мыть их, учат грамоте. Даже одеваться стали по-нашему. Посмотреть издали на такого большевика — не отличить его от чукчи или эскимоса. Но разве был когда-нибудь белый человек наравне с нами? Никогда! — твердо произнес эскимос, быстро посмотрел на Джона и как бы между прочим заметил: — Кроме Сона Маглялина.

Джон отметил, что его уже который раз называют Маглялиным, переиначивая на привычный лад его имя. Маглялин — Едущий на Собаках. Не так уж это и плохо…

— В этом и сила большевиков! — громко прервал рассуждения эскимоса Тэгрынкеу и уже не давал ему больше раскрыть рта. — Это они открыли нам глаза на то, что все люди равны. Равны, потому что работают. Никто не зовет нас к бедной жизни. Это ошибка. Там, в далекой России, живет товарищ Ленин…

— Чей товарищ? — встрепенулся эскимос.

— Мой, — дерзко ответил Тэгрынкеу, — и твой тоже.

— Не видел его никогда, — огрызнулся эскимос.