Избранное. Том 2

— Товарищи, — заговорил, медленно поднимаясь из-за массивного стола, первый секретарь, который выглядел среди всех более спокойным и сдержанным. — Мы сегодня собрались обсудить не только поведение Эсманбета. То, что он в прошлом имел заслуги перед народом, несомненно, и об этом мы не забудем… Но есть факты, усугубляющие вину Эсманбета перед нашим обществом… — Все насторожились, Эсманбет вздрогнул. — Вот передо мной докладная инспектора по охране сайгаков Мухарбия, который бьет тревогу. Из года в год увеличивается количество людей, промышляющих легкой добычей, и с каждым годом все меньше становится сайгаков в степи. В записке подчеркивается, что среди браконьеров трижды попадался Эсманбет со множеством убитых сайгаков…

Да, Эсманбету теперь уже не отвертеться. Сообщение секретаря для многих было неожиданностью. Недоумевали люди, что заставило этого заслуженного человека вдруг так опуститься, так низко пасть.

— Одно вытекает из другого. Как же иначе? На что он содержал эту тарумовскую красавицу?

— Эту женщину ты не трогай. Она здесь ни при чем, — не сдержался Эсманбет.

— Как ни при чем, Эсманбет? Ты сознаешь, на что ты пошел?

— Не я содержал ее, она…

— Ты хочешь сказать, что такая молодая женщина тебя любила за твои глаза?

— Да, да, да, любила она меня! Удивляйтесь! Я сам удивлялся. И ничего она не просила, ничего…

— А куда девал истребленных сайгаков?

— Ел с друзьями. Вместе с тобой, и с тобой, и с тобой. Тогда вы хвалили мясо и не спрашивали откуда.

— Но мы не знали, что ты сам стреляешь их, — раздались возмущенные голоса.

— Стыдно должно быть вам всем, — горячо заговорил до сих пор молчавший чабан Закир-бай, Герой труда. — Где же ваша совесть, люди? Вы же знаете о законе. Да это и не закон, а забота о нашей степи, о наших детях. То, что у Эсманбета история с женщиной, куда ни шло. Может быть, и мы в этом не все безгрешны. Ну а что касается последнего, я должен сказать, что даже звери не позволяют себе… Мухарбий добрый человек, Мухарбий защищает нашу природу, а тому, кто идет против совести, против чести, против степи, не место с нами. Человек, подрубающий сук, на котором сидит, — безумец. Я предлагаю самое суровое наказание — исключение из партии. Никакой пощады! Враг нашей степи — наш враг.

Сурово и доходчиво прозвучали в тишине слова прославленного старика чабана, сорок лет отдавшего умножению степных богатств. Эсманбет все ниже опускал голову, потом посмотрел на Закир-бая и, когда тот кончил говорить, тихо обратился к нему:

— Почтенный Закир-бай, не был я твоим врагом. На фронте я был врагом для врагов Родины. Не суди меня так строго, выслушай меня. Может быть, я немного ослабил узду, но я не враг вам. Я семь раз ранен. Есть еще осколки во мне — в ноге и около сердца. Закир-бай, ноют во мне раны…

— Тем более, Эсманбет, если раны ноют, они должны были удержать тебя от кривых и слепых поступков. В тебе ноют честные раны, полученные в жестоких боях, а ты теперь предаешь их. Под суд их, кто гонится за легкой добычей и нарушает закон. Это я вам говорю, люди, будьте добры к нашей степи и будьте жестоки к ее врагам… Это мое мнение… Ну а у вас на то головы на плечах, чтоб судить…

— Я понимаю горячность почтенного Закир-бая. Мороз по коже бежал, пока я слушал его. Но будет ошибкой, если мы проявим по отношению к Эсманбету такую жестокость.

— Решайте!

— Я настаиваю на исключении… — не унимается Закир-бай.

— Будут еще какие предложения? — спрашивает первый секретарь, стуча карандашом по стеклу на столе. — Я думаю, что Эсманбета еще можно спасти. Не такой он человек, чтобы не мучили его угрызения совести. У меня есть предложение объявить ему строгий выговор с занесением…

Эсманбет все усерднее вытирал затылок. Лицо его то бледнело, то краснело. Он боялся, что обо всем узнает семья, он боялся, что его исключат из партии. Первый секретарь поставил на голосование оба предложения. Большинством голосов приняли решение: объявить Эсманбету выговор с занесением в личное дело.

Да, нелегкий сегодня выдался день в райкоме. Все знали Эсманбета, всем было его жалко, но жалость — плохой советчик, не осудить Эсманбета было нельзя.

Глава пятая