Избранное. Том 2

Необычная прохлада разлилась по ногайской степи. Солнце закрылось высокими белыми облаками. С земли они похожи на пышные кучи шерсти, на причудливые крепости, на папахи, на белобородых стариков, молчаливых от мудрости, внушительных и почтенных, как вечные снега на кряжистом хребте Гутона. Но с самолета они совсем другие, они похожи на снежную степь, и загораживают от взгляда уже не солнце, а землю. Мухарбий видел однажды облака с самолета, когда летел в Болгарию на международный симпозиум по охране природы. Это было четыре года назад. А вспомнилась поездка Мухарбию еще и потому, что сегодня он оказался в рубашке, купленной тогда в Болгарии. на самолете Мухарбий летел впервые. Вернее, приходилось летать на маленьких самолетах, на так называемых «кукурузниках», работающих на местных линиях. Но в Болгарию летел большой современный скоростной самолет. Перед вылетом в Москве шел дождь, и Мухарбий обрадовался этому дождю, помня, что, по степным поверьям, дождь перед дальней дорогой — добрая примета.

Впереди Мухарбия сидели в креслах молодые люди, как видно, муж с женой. Из их разговора Мухарбий понял, что они летят отдыхать на болгарское черноморское побережье и что молодая женщина тоже летит на самолете впервые. Впрочем, к разговору супружеской пары Мухарбий прислушался не сразу. Сначала он безотрывно смотрел в иллюминатор. Летели на высоте девять тысяч метров. Земли не было видно с такой высоты. Внизу расстилались облака. Сначала они лежали под самолетом ровные, как зимняя степь, но постененно стали клубиться, подниматься, образуя белоснежные горы с сияющими, просвеченными солнцем вершинами, с глубокими ущельями, с широкими долинами, с бездонными пропастями. Мухарбий зачарованно смотрел на эти причудливые воздушные образования, и созерцание их рождало в душе Мухарбия не страх, а чувство восторга перед непостижимым величием вселенной, по сравнению с которой такая малость — человек со всеми его делами, хотя он и летает над облаками на железной птице, рожденной его разумом. Впервые Мухарбий понял, что в наш век, век высоты и скорости, земля как бы сделалась маленькой, совсем уж круглой и более близкой. Но если мала вся земля, то что же есть его родная ногайская степь? Странное дело, поняв всю мизерность того участка земли, который Мухарбий привык считать своей родиной, он почувствовал, что родная степь сделалась ему еще роднее и драгоценнее.

Постененно внимание Мухарбия к облакам притупилось, или, может быть, глаза устали смотреть на яркие облака, и он невольно обратился к салону, к соседям, к разговорам пассажиров. Молодая женщина впереди Мухарбия, как видно, уже оправившись от страха, не давала покоя своему мужу.

— Ты говорил, что София со всех сторон окружена горами. А вдруг за тем громадным облаком скрыта гора и наш самолет врежется в нее?

— Не беспокойся. У пилотов в кабине есть такой прибор, который видит сквозь облака.

— А как ты думаешь, нас встретят? — не переставала беспокоиться женщина.

— Как же, обязательно.

— А сели не встретят?

— Ну… сами доберемся до гостиницы. Ты не волнуйся, все будет хорошо.

— Это от тебя я слышу семнадцать лет.

— Правильно. Но ничего же не случилось за это время, никаких катастроф.

Пусть простит мне читатель, что я немного отвлекся. Но не виноват же я, что Мухарбий, выехав сегодня в степь, развспоминался о своей поездке в Болгарию.

Прохладна сегодня ногайская степь, хотя понятие прохлады здесь относительное. Просто нет обычного иссушающего зноя, облака закрывают солнце, ветерок гуляет по степи, забираясь под рубашку Мухарбия и приятно щекоча спину.

Мухарбий остановил свою машину за небольшим холмом, отмеченным (оттого и виден издалека) старым узловатым пнем карагача, который можно принять сначала за каменную бабу. Мухарбий взял с собой бинокль, постелил около пня плащ, лег и стал наблюдать за просторной ковыльной степью. Там, где серебрилась вдали полынь, он заметил семейство сайгаков. Это все недалеко от голубых артезианских озер, кажущихся в степи миражем. Но нет, не мираж — прозрачные, чистые, прохладные озера, украшение безводной степи. Чудесные озера, и берега у них песчаные. Волны, правда, поменьше морских, ну да разве в этом дело! Вот затратил человек немного труда и украсил землю, сделал ее богаче и лучше. Если бы всегда и везде так действовал человек!