Избранное. Том I. Дом на Пресне

И тут дружелюбный случай, помогая мне с экстернатом, подбросил ключи.

Первым информатором стал мужчина. Муж мой впервые прибыл в Одессу ещё в 1954 году, а я впервые – в 2011. Потом в 2012, потом в 2013, и как зарядили мы вместе одессничать, так и не остановимся. Одесса наш перманентный медовый край. Подозреваю, что и Пушкин любвеобильный с тем же подъёмом сил дышал одесским воздухом, в составе которого каждая вторая молекула – амброзия в газообразном состоянии. Не уверена, что любвеобильная Екатерина предполагала устроить этот город раем для поэтов и влюблённых, но ведь устроила, не промахнулась великая женщина.

Бершин, в 1951 году рождённый в Тирасполе, в 2005 году пропустил Одессу красной ниткой сквозь роман «Маски духа» (в первом кадре кони ржут на лестнице Оперы), а в 2012 году сообщил мне по секрету, что его родной дедушка по этой лестнице в Гражданскую действительно скакал на коне вместе с Котовским. И мы пустились в абсолютно серьёзные рассуждения о конях и оперных лестницах, ибо в городе моего рождения (Воронеж) тоже рассказывали о рывке легендарного Олеко Дундича верхом – по ступенькам. Дундич (по легенде, серб), чемпион австро-венгерской армии 1914 года среди унтер-офицеров по фехтованию, вступивший в Красную армию в 1917 году, где в неё вступил? В Одессе. И помчался Дундич к славе – через Будённого и по Бабелю. Лестница чудит, всех ведёт и всех поднимает. Тема лестницы в Одессе тоже перевёртыш, поскольку Потёмкинская – не Потёмкинская, это кино, снова кино, где под декорацию спрятался дух, под город спрятался второй город из пустот, Одессу вынули из-под земли, вывернули – Боже мой, так она, выходит, стоит вверх тормашками! Вот он, изначальный вывертыш, вот как истину-то припрятали! А на все прилавки вывалили сувениры. Москва тоже перевёртыш, под нею не одно лишь море, а другой город, и ходить в него без поводырей тоже не следует.

Вторым информатором стала женщина, которую не увижу никогда, жаль, но говорить о ней буду где только смогу. Книга Доротеи Атлас «Старая Одесса. Её друзья и недруги» упала мне в руки сама. Я не искала её, поскольку не могла вообразить. Оказалось: у зацелованной и длинноногой, героической и хулиганской, многоязыкой и абсолютно русской Одессы, воспетой и коленопреклонённо и панибратски, – могли быть недруги (изящно). У неё, оказывается, сызмальства были свои враги, великосветские снобы от патриотизма. Лютые, принципиальные, элегантно уклонившиеся от научного оборота. Они фыркали свысока, будто не красавица она благородной и чистой породы, а смазливая выскочка, пролезшая к монарху в фаворитки.

Вообразить, что порождённую стратегическим гением Великой Екатерины блистательную красавицу ругали, хотели бросить, подозревали в корысти, тормозили финансирование, описывали в неприязненных по тону и сюжетам мемуарах, письмах и, считай, доносах, – я не могла, когда бы не Доротея Генриховна. Надо бы переиздать её книгу 1911 года. Я читала переиздание 1992 года, но и оно библиографическая редкость. А книгу Атлас как атлас здешнего мира школьникам надо давать к первому сентября. Как радикальное лекарство от стереотипизации мышления, а также против сувениризации прошлого.

Невместимая уму новость о врагах привела к размышлению о месте и роли величия как такового в русской истории. Раздумье привело к этому эссе. К чему приведёт эссе, не знаю, оно же свободное, а запоздалые догадки о собственной родине порой опасны, как самодеятельный спуск в катакомбы. Мои догадки трудно изложить приличным штилем, покуда я в ярости.

Обычно я живу в социально-эмоциональном уединении, состоя в противоречии, даже противочувствии, с большинством современников-москвичей, особенно с интеллигенцией. Во-первых, мне хорошо. Я русская. Я испытываю этнический комфорт. Я выслушала всех, кто имел сообщить мне что-либо по национальной части. Это бессмысленная трата времени: отпугивать меня от русскости, в том числе от моей, самоигральным фактом многокровья моего народа, кидаясь в меня засохлыми пирожками татарского нашествия или призывая попить из скандинавского копытца, чтобы Алёнушка вместо братца Иванушки сама стала козлёночком. Мы уже не в песочнице на прогулке с няней.

Одесса усиливает любовь до всеединства. Ты схвачен мёдом, ты в растворе, и прямо на Дерибасовской, где в первый же вечер тебе наяривают клезмерскую музыку, специфический продукт, ну ни капли русского – ты слышишь музыку сфер.