Избранное. Том I. Дом на Пресне

И куда ни кинь, за какую жизнь ни возьмись – из тех, кто строил и приращивал Россию – непременно зацепишь хоть один одесский эпизод. Видимо, у самой большой на свете работы – я говорю о строительстве России – были системообразующие алгоритмы, невидимые, как ангелы, проекция которых по ходу реализации мегазамысла и обернулась фантастической географической картой, где текут книги, как реки, а имперская культурная модель, овеществлённая в Одессе (все языки вместе – и каждый уникальная ценность), до сего дня таинственно посверкивает сквозь время. Материально утверждённая в архитектуре города и его квартальной структуре, мистически эта модель недостижимо парит в надмирном пространстве, куда не достать ни геополитическими, ни интерпретационными снарядами. Одесса как одиссея империи в сторону моря.

В сторону любви, громыхая пустотой, бредёт прозаик Елена по Пушкинской, вся в неловких озарениях типа «А ведь докультурные, доморальные отношения между людьми – не описаны!» Без ощутимого перехода вспоминает белокурую бабёнку в самолёте на Одессу: «Ты чё! Не знаешь комильфо? Это когда не в тренде!» Подходит утомлённый бегом и прыгом дум своих прозаик к винному магазину, а на стеклянной двери громадными буквами «Прохода к морю нет». И всё кругом хохочет солнечно и посвистывает, как свистящая согласная Набокова, определяющая разницу между комической стороной вещей и их космической стороной.

Идёт русский прозаик Елена домой, целует, в благодарность за город Одесса, еврейского мужа своего, а потом пишет неловкий тройной портрет, и прекрасно понимает, что не сказала одесситам, послушникам четвёртого измерения, ничего нового. Разве что ещё раз про любовь, которая способна всё соединить и примирить, как Одесса.

Одесса, Дерибасовская – Москва, Пресня, август 2011 – октябрь 2013

Золотая ослица

Роман-аллюзия о любви и посмертной жизни; написан женщиной, в России, на отечественном мужском материале

В те дни, когда в садах Лицея

Я безмятежно расцветал,

Читал охотно Апулея,

А Цицерона не читал,

В те дни в таинственных долинах,

Весной, при кликах лебединых,

Близ вод, сиявших в тишине,

Являться муза стала мне.

Моя студенческая келья

Вдруг озарилась: муза в ней

Открыла пир младых затей,

Воспела детские веселья,

И славу нашей старины,

И сердца трепетные сны.

Пушкин

Звезда

Зал вздрогнул. Мужчины едва справлялись с запредельным возбуждением, женщины вытирали глаза и готовились пудриться. На сцене произошло все как раз из их жизни. Это сделала красивая женщина рост один метр шестьдесят семь сантиметров, блондинка, глаза карие, правильного телосложения, особых примет нет. Управилась за два часа, поклонилась, помахала рукой труппе театра, также участвовавшей в спектакле, занавес. Свет, цветы, сотни букетов, спасибо за внимание.

Давали пьесу "Розовый тигр", премьеру, о которой пресса уже всем всё прожужжала. В главной роли – бесподобная Ли, никто и не ожидал ничего иного; да; когда она на сцене или на экране, всё так и должно быть, – она всех приучила к неизбежности её успеха за десять лет, пролетевших с тех пор как её впервые назвали новой звездой; только успех, только Великая Ли, рост метр шестьдесят семь, блондинка, телосложение очень правильное, глаза карие, особые приметы никому не известны.

У служебного выхода её ждал автомобиль достойной марки, в котором сидел мужчина достойной наружности. Он слегка скучал, но самозабвенная любовь к своей роли, но привычное ожидание своего привычного торжества, когда он опять легко подтрунит над Ли – дескать, сто букетов сегодня или сто семь, а вон там за углом опять мается тот в кепочке, явный технарь, и вообще – знаешь, моя хорошая, моя лучшая и несравненная, кепарь-технарь, кажется, готов на тебе жениться, если ты хотя бы спросишь его имя.

Она сядет на переднее сиденье, усталая Венера в пушистых мехах, которые удивительно легко поместятся в машине, скажет – "Ты неизменно оригинален". Закурит, посмотрит в окно на здание театра очень отрешённым взглядом, "каким смотрят на предмет своей страсти безнадежно влюбленные", – и они поедут домой, где она ещё немного покурит, а потом красиво, элегантно, с обязательной примесью наивности, отдастся его техничному фокусничанью, потом скажет томно и, конечно, немного по-детски, всё, что положено по случаю, потом еще покурит, подумает и уснет одновременно с ним.