Избранное. Том I-II. Религия, культура, литература

В то время как либерализм впал ныне в безумное заблуждение, что всякая дисциплина столь же полезна для изучения, как и любая другая, и что латынь и греческий ничуть не лучше великого множества других, радикализм (порождение либерализма) отвергает данную позицию всеобщей терпимости и провозглашает латынь и греческий предметами малозначащими. Либерализм породил поверхностную любознательность. Никогда прежде такое количество разнообразной информации не было доступно каждому в той степени упрощения, какая применяется к способности каждого подобную информацию усваивать. Занимательные краткие конспекты м-ра Г.Д. Уэллса свидетельствуют об этом своей популярностью; новые открытия становятся мгновенно известны всему миру; и каждый знает, что Вселенная расширяется или, напротив того, сжимается. В атмосфере широко распространенной заинтересованности подобными новостями великое множество людей, причем многие из них бедны и вполне достойны, думает, что совершенствует свой ум или похвально проводит свой досуг. Радикализм же тем временем продолжает создавать "животрепещущие проблемы" и отвергать те, которые таковыми не являются. Один современный литературный критик, стяжавший известность марксистской критикой литературы, как-то сказал, что истинными героями нашего времени являются такие люди, как Ленин, Троцкий, Горький и Сталин; а также Эйнштейн, Планк и Хант Морган[118]. Для этого критика знание есть "прежде всего научное знание о мире вокруг нас, о нас самих". Этому утверждению можно было бы дать вполне достойное истолкование, но я опасаюсь, что критик подразумевал в данном случае то же, что и средний обыватель. Под "научным знанием мира вокруг нас" он не подразумевает понимания жизни. Под научным знанием о нас самих он не подразумевает самопознания. Короче говоря, если либерализм не знал, чего именно он хочет от образования, то радикализм — знает; и хочет он — совсем не того, что действительно требуется.

Радикализм, однако, следует одобрить хотя бы за то, что он чего-то хочет. Его надо одобрить за желание отбора и устранения липшего, даже если он желает отобрать и устранить совершенно не то, что надо. Если у вас имеется определенный идеал общества, то лишь тогда вы вправе культивировать все полезное для развития и сохранения этого общества и отвергать все бесполезное и уводящее в сторону. А мы на слишком долгое время оказались без идеала. Сегодня стало банальностью говорить: коммунизм в России — религия. Но тогда ее правители должны учить молодежь догматам этой религии. Я пытаюсь сейчас дать фундаментальное обоснование изучения латыни и греческого, а не просто представить перечень веских причин в пользу их изучения, — до этих причин вы можете додуматься и сами. Существуют две и только две в конечном счете здравые гипотезы о жизни: католическая и материалистическая. Защита изучения классических языков, точно так же, как и защита первенства созерцательной жизни по сравнению с активной, должна иметь свое предельное основание в их связи с первой гипотезой. Связывать классические языки с сентиментальным торизмом, университетскими профессорскими кабинетами и латинскими цитатами в Палате Общин — значит давать им слабое оправдание, однако едва ли более слабое, чем их защита философией гуманизма, — все это запоздалые арьергардные бои, пытающиеся задержать наступление либерализма перед самым концом его марша, бои, помимо всего, ведущиеся войсками, уже наполовину зараженными либеральным духом. Давно пора защиту классических языков отделить от тех предметов, которые, сколь бы они ни были превосходны при определенных условиях и в определенных обстоятельствах, имеют лишь относительное значение, как то: от традиционной системы закрытых частных школ, традиционной университетской системы, клонящегося к упадку социального порядка, — и, наоборот, прочно связать эту защиту с той областью, где находится подлинное место классических языков и что пребудет вечно: с исторической христианской верой.

Я не игнорирую ту огромную ценность, которую могут иметь силы отрицания и сопротивления. Чем дольше лучшие школы и старейшие университеты нашей страны (в Америке они уже давно отказались от борьбы) смогут сохранять некий стандарт классического образования, тем будет лучше для тех, кто смотрит в будущее с активным желанием реформы и разумным приятием преобразований. Но ожидать от наших образовательных институтов какого-либо более позитивного вклада в будущее — тщетно. Как известно лишь католикам и коммунистам, все образование должно быть, в конечном счете, религиозным. Я не хочу сказать, что образование должно быть предназначено лишь кандидатам в духовенство или в высшие чины советской бюрократии; я имею в виду, что иерархия системы образования должна быть иерархией религиозной.