Избранное. Том первый

Как-то раз утром Иван запрягал волов в телегу, собираясь съездить на Кабатину и набрать немножко кукурузных стеблей на топливо. Денег на уголь не было, да и дрова приходилось беречь к зиме — ведь не на каждом поле росли вязы, которые можно было выкорчевывать…

— Соберем стебли, почему не собрать? — говорила мать Ивану. — И мешать они тебе не будут, когда пахать станешь, и топить ими станем зимой.

Солнце уже рассеивало легкий туман, когда послышался стук в ворота. Иван оглянулся. К воротам кинулась собака, и лохматая голова рассыльного Алекси скрылась.

Иван вышел за ворота и немного погодя вернулся взволнованный.

— Вызывают меня в общинное правление, — объяснил он.

— А зачем? — спросила мать, испуганно глядя на него.

— Не знаю. Кмет велел явиться сию минуту.

— Чтоб ему провалиться, этому общинному правлению! — раскричалась старуха. — Не дают людям свои дела делать, сами целый день прохлаждаются, вот и думают, что все такие же… Зачем вы его зовете, Алекси, а?

— А я почем знаю? — лукаво улыбнулся рассыльный, пожав плечами.

— Может, из города кто приехал? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.

— Из города? Нет, ничего такого не было!.. Да если б из города кто приехал, неужто я бы вам не сказал?.. Кмет его зовет, а зачем зовет, он мне не говорил…

Но Алекси знал все. Он только что отвел в общинное управление Димо Стойкова и посадил его в подвал. Иван был уверен, что Алекси его не обманывает: ведь когда в прошлом году после выборов в общинное управление по селу разнесся слух, что кметом будет Минчо, рассыльный каждый день к ним таскался, вертелся вокруг Минчо и рассказывал ему обо всем, что делается в общине. Но как только политические партии были распущены, Алекси сразу заважничал, стал грубить или отмалчиваться.

— Погоди, сейчас схожу за кепкой, — сказал ему Иван и пошел к дому. Мать догнала его.

— Уж не заварили ли вы какую-нибудь кашу? — спросила она его, замирая от страха.

— Пустяки! — фыркнул Иван, но она заметила, что голос его звучит неуверенно, да и в лице он переменился.

— Знаем мы эти ваши пустяки! — заохала старуха и призадумалась.

Она поняла, что дело нечисто, и холодные мурашки поползли у нее по спине.

Телега была уже запряжена, в ней сидел Пете, закутавшись в суконный плащ Ивана и держа в ручонке стрекало. Тошка еще хлопотала в доме, старуха набирала воду, чтобы напоить волов. Женщины только и ждали Ивана, чтобы тронуться в путь, когда он вернется. Старуха то и дело поглядывала на ворота, вздрагивая при малейшем шуме, при любом звуке. По улице шагали люди и проходили мимо, слышались обрывки разговоров, оклики, но никто не поднял задвижки у калитки, никто не зашел к ним во двор. «Неладно дело, неладно», — думала старуха. Успокаивали ее только слова Алекси, утверждавшего, что Ивана в город не вызывают; но вместе с тем ее пугало то, что его задерживают так долго. «Отпустят, раз его только кмет вызвал», — подбадривала она себя. Вот если бы пришел полицейский из города, тогда бы другое дело было. Тогда Ивана, уж конечно, угнали бы туда. Но раз из города никто не приезжал…

— Бабушка, иди сюда! — нетерпеливо крикнул Пете.

— Сейчас, внучек, сейчас.

— Иди же! А дядя куда девался?

— Ушел по делам.

— Э-э, всё по делам да по делам! Когда же он вернется?

— Скоро.

Пете закутался в плащ, опустил головку на козлы и стал смотреть в сторону улицы. Он ждал, когда же со стуком откроются ворота, и шарил по ним широко раскрытыми живыми глазенками.

— Да иди же, бабушка! — повторил он, теряя терпение.

— Сейчас, внучек, сейчас, — снова успокоила его бабка, но на этот раз голос ее дрогнул, прозвучал неуверенно — казалось, она вот-вот заплачет.

Солнце уже поднялось высоко, от тумана и следа не осталось. День был ясный; небо, холодное, но прозрачное, раскрылось, словно голубое детское око. Куры бегали по двору и гумну, на дороге скрипели телеги и повозки, люди спешили на поля, на луга, на мельницы. Все старались поскорее закончить полевые работы, подготовиться к зиме. Осень стояла погожая, солнечная, но в любой день можно было ожидать, что погода испортится, похолодает, повалит снег.

Какой-то горький комок застрял у старухи в горле, сдавил ей сердце. Иван все еще не возвращался, и это явно было недобрым знаком. А что, если его задержат? Тогда всей семье руки свяжут! Кто же будет работать? Кто пойдет в поле? Правда, сев уже почти закончен, но, кроме сева, много других дел. А вдруг Ивана задержат надолго; придет весна, кто же тогда будет пахать, жать, молотить?.. «Господи, — думала старуха, ломая руки, — неужто суждено мне опять лямку тянуть, опять таскаться по полям, опять маяться на мужской работе? Обманул меня Алекси, чума его возьми! Обманул, как старый цыган!»

— Бабушка, да иди же ты! — захныкал Пете.

— Ох, глаза б мои ни на что не глядели, и зачем только я родилась на свет, чтобы мне все терзаться да мыкаться! — запричитала она, сгорбившись и оправляя платок. — Все только и норовят, как бы нам напакостить, все на нас глаза пялят, чтоб им ослепнуть!..