Избранное. Том первый

Старухе хотелось еще что-то сказать, но у нее не хватило сил. Впервые за столько времени она испугалась своего замысла. Но лишь на миг. Если бы она встретилась с Тошкой, уже выйдя из кухни, может быть она и не испугалась бы…

Она вернулась в свою комнату, взяла пряслицу и, съежившись у окна, стала прислушиваться. Сердце ее все никак не могло утихомириться. «Господи, помоги мне!» — страстно помолилась она, осеняя себя широким крестным знамением. Ее пробирала дрожь. Но от холода или от страха, она и сама не знала.

— Только бы схватило ее… только бы ударило ей в голову… только бы не подвел дурман! — шептала она, вперив взгляд в окно. Неизвестно почему, ей все казалось, что сноха вот-вот выскочит из кухни, замечется по двору, раскричится. Ведь от дурмана люди с ума сходят. Мариола вспомнила, как еще ребенком она вместе с другими детьми бегала по улице и протяжно кричала:

Дурману нажралась,
вот и помешалась!
Дурману нажралась,
вот и помешалась!

Старуха стиснула руки. «Ох, чего доброго спятит и выскочит на улицу!.. Господи, боженька, что тогда с нами будет!»

И она припала к стеклу — из кухни донесся крик. Или ей это почудилось?

«Пойти поглядеть, что ли?» — спросила она себя, но сразу же отрицательно закачала головой. Ей страшно было заглянуть туда. А что, если та все поняла, если встретит свекровь на пороге и бросится ее душить? «Погожу! — решила старуха, подбадривая себя. — Посижу тут пока, а там видно будет…» Она беспокойно вертелась на месте, глаза ее бегали по сторонам, как у помешанной. «Или, может, уйти? Пойти к сестре?» — колебалась она. Нет, так будет еще хуже, скажут: отравила ее, а сама ушла… Надо сидеть дома, а когда все кончится, она закричит, замечется, забегает, чтобы все село всполошить… Сколько времени прошло? А вдруг сейчас вернутся Иван и Пете? «Нет, не вернутся, двенадцати еще нет, там они и пообедают…»

В доме было тихо, спокойно. По двору бродили куры, что-то поклевывали, бегали туда-сюда. Один петух вдруг закукарекал, потом как будто хлопнули ворота. Собака залаяла и бросилась было к воротам, но побежала обратно.

Старуха обмерла. «Ох, только бы не вернулся Ванё!» Она знала, что Иван разволнуется, все поднимет на ноги, найдет телегу, если успеет, повезет ту в город к доктору… А если найдет ее уже остывшей, тогда… Промолчит он или нет?.. За последние дни он стал другим человеком, она это видит. И немудрено, если схватит он ее за шиворот и спросит с гневом и злобой: «Это ты натворила?» Старуха похолодела… «Так он и сделает, ведь у него не все дома!..» И он выдаст ее властям. Он один может догадаться, из-за чего все случилось.

Мариоле стало худо. Она прислонилась к оконной раме и вся обмякла. Но вдруг выпрямилась как ошпаренная: во дворе послышались шаги, казалось, будто кто-то позвал из кухни.

— Господи, пропала я! — простонала старуха и скорчилась, как от боли в животе.

Но в кухне Тошка была одна. Войдя туда, она высыпала половину черного перца в вино, размешала его ложечкой, посидела, глядя на чашку, усмехнулась и опять развернула бумажку. «Высыплю весь, не отравит же он меня!» — подумала она и высыпала в вино весь порошок до последней пылинки. Ведь это свекровь велела ей принять лекарство. И Тошка хотела выпить его все до капли, чтобы поскорее выздороветь. Тогда и свекровь обрадуется. А Тошке хочется ей угодить, сделать приятное. «Я же тебе говорила, молодка, — скажет она, — это и от гриппа помогает, и от простуды, и от всяких болезней!..» «Натощак, что ли, выпить? — спросила себя Тошка. Подумала и взяла в руки чашку. — Это лекарство, значит лучше натощак».

Вино было холодное, и первые глотки резнули Тошку, как ножом. Но черный перец согрел ее. Тошка посидела с чашкой в руке, потом поднесла ее ко рту и одним духом допила вино. Оно было терпкое, приятное, но в нем чувствовался какой-то еле уловимый привкус. Тошка на него не обратила внимания. «Это от бочонка, — мелькнуло у нее в голове. — Ишь как согревает!» — улыбнулась она и еще немного посидела. Теплые волны медленно приливали к ее груди, приливали все сильней и сильней и разливались по всему телу; сама того не заметив, Тошка закрыла глаза, и длинные ее ресницы сомкнулись.