Избранное. Том первый

«За что же мне сейчас взяться? — спохватилась вдруг она, — Сначала вымою посуду — осталось немножко теплой воды. А чашку эту и мыть незачем — ополосну ее, и все. — Тошка нагнулась над котлом, зачерпнула воды и, ополоснув чашку, отставила ее. — Возьму золы из очага, золой легче мыть посуду, — подумала она и, наклонившись, стала подгребать золу кочергой. Попробовала было взять горсть, но отдернула руку. — О-ох, как горячо! Сейчас зачерпну тарелкой. — Но как только она выпрямилась, что-то ударило ей в голову. Она немного постояла, мигнула, потом усмехнулась уголком губ. — Забрало меня, не привыкла я… — И робко огляделась кругом. — Да ведь и выпила немало — целую большую чашку. — Тошке стало весело. — Пьяная напилась, вот срамота! — упрекнула она себя и улыбнулась еще шире. — Только бы не вошла мама… Да и Ванё с Пете хоть бы замешкались там, покуда я не протрезвлюсь… А если уж очень развезет, лягу и полежу… Нет, не поддамся, что за глупости — от одной чашки ложиться!» Она немного посидела, потом встала и подошла к рукомойнику. Что это у нее вдруг шея зачесалась — обожгло, словно крапивой стрекнуло. Горло у нее пересохло, слюна стала липкой. «Это все черный перец, — успокаивала себя Тошка. — Ух, как жжет, проклятый!» Ей было все теплее и теплее, огненные струи стремительно мчались по ее жилам, словно гонимые ветром, и по-прежнему ударяли ее в шею. Она вся разгорелась, что-то стало слегка сжимать ей тело. «Вот напасть! — сердилась на себя Тошка. — Совсем я не привыкла пить!» Ей казалось, что какие-то черные муравьи ползают у нее по плечам, щиплют ее, не давая покоя. Она почесала себе шею и расстегнула воротник кофточки; на нее пахнуло холодом, и ей стало легче. Но только на миг. Шея у нее опять воспалилась, что-то душило ее, губы совсем пересохли. «Ох! Только бы мне с ног не свалиться, — испуганно думала Тошка. — Может, все-таки лечь, пока не поздно…» Она посидела, подумала и снова решила: «Нет, не лягу, — всего только одну чашку выпила, не поддамся!» И пошла раздуть огонь в очаге, потому что фасоль перестала кипеть. Но, едва повернувшись, пошатнулась и чуть не упала. «От одной чашки вина! — укоряла себя Тошка. — Не привыкла, напилась допьяна!» Она сделала еще шаг, растопырив руки, как растопыривает крылья аистенок, который впервые учится летать. Потом прислонилась к стене и закрыла глаза. Что-то с ней творится неладное, думала она. Но все еще надеялась, что это пройдет. И, когда немного погодя бросила взгляд на огонь, ей показалось, что он как-то перекосился, разметался во все стороны. Она повернулась к окну — садовая ограда напротив тоже вся покривилась и местами даже сломалась. Тошка протерла глаза. Может быть, это так кажется через стекло? Нет, перекосилась и оконная рама. Тошка опять прислонилась к стене и пощупала себе лоб. Чудно! Лоб ее горел, и казалось, что щупают его чьи-то чужие пальцы. «Рука у меня затекла», — подумала она. Но и другая рука была как чужая. Тошке стало душно, что-то сдавливало ей шею. Она опять дернула себя за воротник, и громко щелкнули две кнопки. Что с ней такое? Она прислушалась. Ей послышались чьи-то голоса. Кто-то пришел? Да, это голос ее тетки Гелы. Зачем она пришла? Кого ей тут надо? Тошка спохватилась и попыталась прийти в себя. «Просто мне почудилось!» — успокаивала она себя. Жажда раздирала ей горло. Она силилась проглотить слюну, но слюны во рту не было. Нет, слюна была, но чудилось, будто ее впитывает рыхлая кротовая кочка. Тошка бросилась к медному ведру, зачерпнула воды и стала глотать ее. Но жажда не проходила. Огонь жег Тошке горло, как раскаленная глина. Ее затошнило, она почувствовала резь в желудке и, подойдя к очагу, нагнулась, чтобы ее вырвало. «Ох, хоть бы стошнило меня, тогда бы полегчало!» — подумала она и потащилась в полутемный угол, где стоял платяной шкаф. Дойдя до него, она прислонилась к стене а попробовала постоять недвижно. Но не смогла. Ей стало плохо, в голове шумело, ноги дрожали. Казалось, что все ее тело не ее, а чужое, что и руки, и ноги, и голова ее словно взяты у кого-то взаймы. Она поудобнее прислонилась к стене, постояла и на короткое время ей стало легче. Но выпрямиться она не смогла. Только повернулась и тут увидела, что обе черные потолочные балки изогнулись, раздвоились, разломались. Сколько времени прошло с тех пор, как она выпила вино? Она старалась это вспомнить, но воспоминание отскакивало от ее головы, как резиновый мячик. Тошке казалось, что стоит ей протянуть руку, и она его поймает. И вдруг она спохватилась, что кушанье пригорело и кто-то сейчас придет ее ругать. Кто именно придет ее ругать, она понять не могла. В кухню кто-то вошел, послышались шаги. Пете! Когда же он открыл дверь, что она его и не заметила? Тошка повернулась, чтобы его увидеть, но тут ее сковал страх: потолочные балки разломались на куски. «Это я их разломала!» — подумала она и подняла руку, словно защищаясь от удара. Кто-то что-то сказал за стеной. Это Иван. Вот сейчас он схватит ее, вышвырнет вон из дому. Вот он! Дверь тихонько приоткрылась, показалась одна нога, потом другая. Вошел Минчо. Тошка облегченно вздохнула. Только он один не будет ее ругать. Она повернулась, какие-то неведомые силы нахлынули на нее. Все вертелось перед ее глазами, все было перекошено, изогнуто, разломано. Однако это ее уже не удивляло. Так надо было. Но Минчо остановился в дверях, словно не смея войти. Вот так он стоял на пороге, когда она родила Пете. Но сейчас она одна в кухне, так зачем же он остановился, не входит?