Избранное. Том первый

Старуха вышла. Ей не сиделось на месте, было боязно взглянуть Ивану в глаза, чудилось, что он все поймет, вскочит и погубит дело. А ведь как здорово все налаживается, как все хорошо пошло с самого утра… «Только бы… Только бы», — молилась старуха. Но о чем именно она молилась, она и сама не знала…

Время текло медленно, тягуче, лениво. Иван и Пете что-то замешкались на кухне; валандаются, один дьявол знает, что они там делают, думала старуха. Она забеспокоилась. Вот уж скоро и полдень, а они все еще возятся… Глядишь, и этот день зря пройдет, а если и нынче не сделаешь дела, кто знает, выпадет ли назавтра такой же удобный случай…

Но вот старуха встрепенулась. Хлопнули ворота, Пете помчался по улице, как вырвавшийся на волю теленок, и послышался его звонкий голосок.

— Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

Сейчас?

Сейчас в доме остались только они обе. Никто их не увидит, не услышит. Только бы не приплелась какая-нибудь гостья. Старуха испугалась, представив себе, что в такое время может притащиться болтливая соседка… Она ее выгонит… Но как ее выгнать — а вдруг догадается?.. Выйди сейчас из могилы покойная мать Мариолы, та и матери бы родной не обрадовалась… Надо спешить. Нечего откладывать. Если можно, то сейчас, еще до полудня все кончить.

Прижавшись к окну, старуха впилась глазами во двор. Кухонная дверь негромко скрипнула. Во двор вышла Тошка, завернула за угол амбарчика, снова показалась и направилась к гумну. «За дровами пошла», — решила старуха, и у нее пересохло в горле. И вдруг она вся обмякла, ослабела, голова ее камнем упала на плечо. Она знала, что именно ей сейчас нужно сделать, но не могла пошевельнуться — ноги у нее подогнулись, как сломанные. «Неужто не смогу?» — подумала она, дрожа от ужаса, и оперлась на руку. Потом поднялась, сама того не заметив. «Скорей! Скорей!.. Не успею!» — твердила она себе, шатаясь, как в лихорадке. В чуланчик, к сундуку… Она нащупала ключ, отвязала его от передника и прокралась в полутемную каморку. Руки ее дрожали, но она быстро отперла сундук и еще быстрее принялась шарить в нем. Она отбрасывала в сторону уложенную в сундук одежду, но вдруг спохватилась, что придется ее снова уложить как следует, и, упрекнув себя, стала укладывать.

— Что я делаю? — громко сказала она вдруг и начала ощупью искать склянку и узелок. — Только бы она меня не увидела! Только бы не увидела, как я тут копаюсь! — пугала она себя, не понимая, почему не хочет, чтобы ее застали роющейся в сундуке.

Ей казалось, что, если Тошка ее увидит, она расхохочется и угадает ее тайну… «Ох, господи, пресвятая богородица! Да куда ж я их запихнула?» — досадовала она, копаясь в старых рваных отрепьях. Время летело, ей чудилось, будто день уже прошел. Тошка, наверное, вернулась, вошла в кухню и ждет ее, Мариолу, чтобы спросить о чем-нибудь. А как не дождется свекрови, станет ее искать в комнатах, заглянет в чулан. И увидит, что́ она делает. «А что тогда?» Все рухнет, все полетит к черту!.. Но почему рухнет, полетит к черту?.. Старуха приободрилась и с удвоенными силами принялась искать запропастившиеся склянку и узелок…

Ей мешал страх, и чем больше она спешила их найти, тем больше путалась в разбросанных развернувшихся тряпках… Наконец-то! Вот они! Она нащупала узелок и склянку, стиснула их в руке и рывком вынула из сундука. Но вдруг отпрянула назад. Надо запереть сундук. Сама не зная почему, она вбила себе в голову, что сундук необходимо запереть. Ей казалось, что, когда все кончится, кто-нибудь войдет и спросит: «А почему сундук не заперт?» Однако, повернув ключ в замке, старуха вдруг сообразила, что сундук теперь уже незачем запирать. «Даже лучше, если он стоит незапертый! — решила она. — Ведь раньше он всегда был отперт, пусть и теперь так останется». И она принялась тыкать ключом в замочную скважину, но рука у нее дрожала, и замок, как живой, все шарахался куда-то в сторону. Да и темновато было в чуланчике, трудно что-нибудь увидеть… «Чтоб ему провалиться! Ничего не видно, — рассвирепела старуха. — Ох, до чего же я неловкая!..»

Но вот ключ щелкнул, старуха приподняла крышку, чтобы удостовериться, что сундук отперт, и быстро вышла. Сколько же прошло времени? И вернулась ли Тошка с гумна? «Наверное, вернулась! — подумала старуха. — Не меня же дожидается!»

Она села и стала смотреть в окно. Глаза ее жадно шарили по всему двору, перебегая от гумна к кухне. Или Тошка уже там, у очага? Возится с фасолью? Может, она уже в кухне, но оттуда ни звука не доносится, значит никто там не хлопочет.

И вдруг старуха крякнула от неожиданной радости: Тошка шла от гумна с охапкой щепок и хвороста; вот она скрылась в кухне, но не задержалась там и вошла в комнату свекрови.

— Мама, — спросила она, — от вчерашнего дня осталось немножко сала, так, может, поджарить его с фасолью?

— Поджарь, поджарь, отчего не поджарить! — ответила свекровь словно спросонья, не понимая ни о чем ее спрашивают, ни что́ она сама отвечает.

Она думала лишь об одном, лишь одно понимала: надо скорей кончать, а там будь что будет.

— А как его нарезать, сало-то, крупно или мелко?