Избранное. Том второй

Очень уж хорош бывал в такие минуты рисовальщик. На диво большие зелёные глаза светились мягко и вдохновенно. На лице пламенели оранжевые блики. Серебряной мушкой летала по холсту кисточка. Шёлковые волосы, тщательно расчёсанные Варварой, лёгким облачком клубились при каждом движении.

Логина самого хотелось рисовать. Но кузнец владел только железом...

Его искренне трогала привязанность этого бесхитростного, кроткого существа, сторонившегося людей. И люди поначалу сторонились Логина... «Обличье в ем сатанинское!» – суеверно крестился Тарасов, боясь его больших завораживающих глаз. Логин не обращал внимания на шепотки и насмешки. И скоро к нему привыкли. В этой привычке проглядывало теперь и скрытое уважение.

Взгляд Логина был настолько отрешён и светел, что кузнец невольно отвернулся, будто подсмотрел нечто запретное.

Уловив смену настроений, Логин спросил:

- Сердишься, что ли? Сам же дозволил...

- Да уж рисуй!

- Теперь не получится, – виновато развёл руками Логин. – Смущение в тебе... Нутра не распознают...

- Будто и на тряпице можно человеческое нутро показать?

- А как же! – раздался с порога голос Сазонова. – На то он и живописец, чтобы видеть всё тайное и явное в человеке.

- Можно, – потянув к себе холст, который внимательно рассматривал Сазонов, отвечал Логин. – Ты только привыкни ко мне...

- Ещё минутку, – попросил Сазонов, вглядываясь в портрет. – Он у вас сомневается в чём-то... Глаза спрашивают...

- Стало быть, неясности имеются, – бросил из угла старик. Сазонов поморщился точно от зубной боли, молча передал холст художнику.

- Учиться вам надо!

- Я и так учусь.

- Где?

- В лесу, в поле – везде...

- Природа – мудрый учитель, не спорю. Но и у опытного мастера поучиться не лишне.

- Я ему то же толкую, – поддержал дед Семён.

Логин спрятал кисть в прогоревший рукав, свернул холст трубкой.

- Опять сермягу спалил! Задаст тебе Варвара!

- Не задаст, – рассмеялся Логин. – Она добрая.

- К доброму – добрая, ко злому – зла...

- Это уж точно, притворяться не умеет. Всякому в глаза выскажет.

- А со мной тиха...

- Стало быть, в страхе держишь, – посмеивался старик. Сазонов вторил ему.

Горка поковок – боронных зубьев – росла.

- Рано о посевной думаете, – указал на поковки Сазонов.

- Готовь сани летом... – отвечал за кузнеца старик.

И снова установилось молчание. Каждый думал о своём. Думалось в кузнице хорошо, свободно, потаённо. Одна кувалда не таила своих мыслей, доверительно выстукивая о житье-бытье. Негромко и коротко: дук-дук-дук... Громче и длиннее: дам-дам-дам. Дук-дам, дук-дам...

К Сазонову привыкли в Заярье. Он легко сходился с людьми. Может быть, оттого, что крылось в нём неброское мудрое спокойствие и необидная, доброжелательная насмешливость. Они и примагничивали колхозников, приотворяя скрипящие створки их духу. Варлам чуждался прилипчивости, не навязывался с разговорами. А люди шли к нему не боясь редкого в этих местах интеллигентного «вы». При нём говорили все, считая своим.

Бывший председатель Камчук каждого звал на «ты» и при встрече первый тянул руку, но это ничуть не приближало его к людям. На «здорово», сказанное не от души, они не клевали, потому что были не столь просты, как могло показаться человеку наивному. Им было безразлично, как их называют (хоть горшком назови, только в печь не ставь). Гораздо важнее – как понимают. Сазонов понимал...

- Не тесно вам здесь, Гордей Максимыч? – спросил он, когда кузнец, зачерпнув из бочонка ледяной воды, стал пить.

- Дед ковал – не было тесно. Отец – тот прямо в кузнице помер. Чем я лучше? – выплёскивая из ковша остатки воды, пожал плечами Гордей.

- Дед о паровике не слыхивал, отец на ем в Омск на ярмарку ездил, – возразил дед Семён. Да и ты пашенку на лошадке пахал, а сын на тракторе метит...

- Жизнь на месте не топчется, – кивнув стихийному диалектику, продолжал Сазонов. – И вам пора сдвинуться...

- Пермин давно двигает, да не по зубам. Корни здесь пущены.

- Одной обидой жить невозможно. И не в вашем это характере.

- К чему ведёшь, Варлам Семёнович? – насторожился кузнец.

- В конечном счёте к хорошей жизни.

- По гвоздям ведёшь. Ноги в сукровице.

- Не надо всех по Пермину мерить. Из него ещё куётся коммунист, как вот из этого куска зуб...

- Неготовый зуб в борону не ставят...

- А если их мало, зубьев-то? – Проём двери закрыла чья-то тень. Сазонов недовольно обернулся.

- Тебя ищу, – заглядывая внутрь, проворчал Пермин. – Всю деревню обегал. Пошли в Совет, дело есть.

- Здесь свои – говорите.

- Какие уж свои... – возразил Ямин. – Один единоличник, другой того хуже – подкулачник.

- Ты бы не лез на рога-то, – встал против него Пермин, маленький, ершистый, выставив вперёд сухое плечо. – Боднуть могу.

- Береги рог-то. Без его ни одна баба не подпустит, – съязвил дед Семён.

- Что там у вас? – нетерпеливо спросил Сазонов.

- Насчёт овец... Всё ишо не нашлись...

- Ну так ищите. Это ваша забота.

- Я, что ли, за всех отдуваться должен? – огрызнулся Пермин.

- Ну, если толку нет, – с ними вот советуйтесь.

- Путное что-нибудь скажи! – насупился Пермин.