Избранное. Том второй

Фёкла, живя с ним, пыталась держать его в узде. Но отчаялась и ушла, так и не поняв: глупость это или хитрость.

- Вот и обновили! – расстроился Митя, собирая карты.

Он-то воображал, что всё будет обставлено торжественно: придёт в конюховку, важно достанет колоду и небрежно предложит сыграть в очко. В такие карты хоть кто не откажется. Самоделки, а рисовал сам Логин.

Было у них и ещё одно, но скрытое достоинство: все мечены.

- Корм у тебя две копёшки... Кормить нечем, стало быть, и гнал зря, – говорил Пермин.

- Люди овец держат, и мне охота.

- А кто остальных угнал?

- Не ведаю. Я две ночи хворал, на дежурство не выходил... Не сплошал кто-то...

- Найдём. А ты немедля гони обратно!

- А я их продал...

- Кому? За сколько?

- Двух Афанасее за козлуху, трёх Ворону за кросна...

Пермин совсем отошёл и негромко смеялся над простодушием Прошихина.

- Ну, козу, ту доить можно... А кросна – зачем?

- Женюсь – баба половики ткать будет. Как же без кросен?

- Да кто за тебя пойдёт? Сам подумай: ляжет с тобой жена одетая, а проснётся голяком...

- У жены воровать не стану.

- Не зарекайся! Душа не вытерпит.

- Да я знаешь какой карахтерный? У невесты и дом растворён, и погреб без замка. А я что есть соринки не взял...

- У кого это?

- У Екатерины Сундарёвой.

- А ты это... в себе?

- Не пара, что ли?

- Пара хоть куда! Она согласна?

- Ишо не сватал...

- Ну, сватай, не откладывай. А пока иди за овцами и чтоб через час были на ферме.

Вечером Пермин опять заглянул к Бурдакову.

- Тише! – просипел Илья. – Ребёнок кончается.

Пермина словно ледяной водой окатили. Этот негромкий, со всем примирившийся голос кидал в дрожь.

Девятилетний сынишка Бурдакова давно и незаметно угасал. Все свыклись с мыслью, что Пашка не жилец. И сам мальчик знал об этом и готов был умереть. Изредка он чуть слышно, тоненьким, слабым голоском просил то воды, то хлебный мякиш; корку жевать не мог.

- Может, выживет? – прошептал Пермин. – Не первый раз...

Ближе к ночи Пашка затих.

- Помер, – вздохнул Илья.

Но мальчик спал.

- Не я ли говорил, – прислушиваясь к слабому дыханию ребёнка, ликовал Пермин. – Парень нас с тобой переживёт...

- Шёл бы ты домой, – сквозь дрёму советовал Илья.

Он смертельно устал.

- А мне поболтать охота, молодость вспомнить... – некстати разговорился Пермин. – Много мы с тобой в молодости выкомаривали!.. Сколь голов испробито, сколь скирд спалено.

- Изводить пришёл? – Илья поднялся сперва на карачки, с карачек во всю вышину и, прижав подбородок к груди, страшный, измотанный разбуженным шатуном, двинулся на Пермина. – Сам же подбил меня!

- Что ты, что ты, Илюха! – отступал Сидор. Страха не было. Но было стыдно за себя и жалко этого изнемогшего, на всё готового человека. – Я насчёт Ямина приходил...

- Пить! – пискнул с кровати парнишка.

- У-ух, – выдохнул Илья и сразу стал плоским, словно только этим зарядом воздуха и держался.

Пермин опрометью кинулся на улицу.

В кладовке у него стоял распочатый мешок ржаной муки. Отсыпав из него в ведро, вернулся к Илье.

Бурдаков, видно, не ждал его и припёр ворота стежком.

Пермин постучал – не отзывались. Он снова заторкал в ворота, чуя, что за ними стоит Илья.

- Открой! Муки принёс...

- От тебя не возьму, – Илья покрепче припёр ворота и скал: – Больше не приходи.

Глава 17

Однажды Прокопий привёз на конный двор сено. Ворота открыл Дугин.

- Тебе помочь?

- Сам справлюсь.

- Сам-от из тебя хреновый, Алёха: Катюньку вот проворонил.

Молчком ссадив воз, Прокопий выпряг лошадь.

Дугин поджидал его подле конюховки.

- На свадьбу тебя не приглашали? – вкрадчиво спросил он.

- К кому?

- Говорят, Катюнька за Варлама выходит. Может, и врут. Кто их поймёт, нонешних-то? И замужем не бывала, а девкой не назовёшь. Вечор я их в самую пору в Совете застукал. Председатель своё не упущает.

Прокопий, ничего не ответив, выскочил из ограды.

- Сомневаешься – покарауль возле ворот! – крикнул вдогон Дугин.

И верилось, и не верилось.

Не могла Катерина обмануть.

С другой стороны, Дугину-то какой резон напраслину возводить.

Взяв ружьё, Прокопий допоздна метался в бору. Мимо него петляли зайцы, протопал сохатый – ружьё молчало.

Под вечер ноги сами привели к дому деда Семёна.

В пригоне рыпнули воротца: должно быть, Катя вышла управляться.

- Здравствуйте! – услышал Прокопий ненавистно-вежливый голос. – Семён Саввич дома?

- Дома.

- Если зайду в гости – не поздно?

- Заходите. Гостям всегда рады.

Но едва Сазонов перешагнул подворотню, что-то тупо ударило в затылок. Стало темно.

Девушка выбежала на шум.

- За что ты его? – с брезгливой жалостью спросила.

Поняв, оскорбилась:

- Ты и меня за одно стукни...

- Рук марать не хочу! – хрипло сказал Прокопий и зашагал прочь. Надсадно опираясь на ружьё...

С той стороны, куда он ушёл, раздался выстрел. Катя бросилась на звук, но не нашла ни живого, ни мёртвого.

Она ещё долго бегала и звала. Никто не откликался.

Возле подворотни лежал Сазонов.

Заведя его в дом, опять побежала на поиски. Деревня глухо, затаённо молчала. Лишь окна учительницы светились ярко и вызывающе.