Избранное. Том второй

- Не хлопочите! Чаевать не буду, – отказался Сазонов. – С сыновьями как-нибудь сами улаживайте. Не хотят под вашим крылом жить – силком не заставишь.

- Где она застряла? – засуетился Дугин и вышел на улицу.

Шура, уткнувшись в колени, плакала в погребе.

- Чего разнюнилась? Радоваться надо. Сазонов-то, видать, свататься пришёл. При ем остерегись в разговорах! И физию свою пригладь. А насчёт Симка-то... всё будет как задумали...

Он боялся, чтобы племянница не сболтнула чего: «Бабье сословье! Язык на привязи держать не умеют... А для такого чёрта любое слово – граната. Кинет – и расползутся мои кисельные берега».

Говоря о сватовстве Варлама, Дугин заведомо врал, как врал все и обо всех. Но иначе он не умел.

Зайдя в избу, неприметно ухмыльнулся и опять заговорил о своих горестях. В сущности, жизнь его была действительно горькой, и он не раз задумывался о том, что так жить вроде бы и ни к чему, но мысли эти были столь новы, столь неожиданны для человека, у которого во всём достаток, что он не принимал их всерьёз. «Живут и хуже», – успокаивал себя Дугин.

- Может, потолкуешь с им? Разве грех богу молиться? Закон не претит.

- Об этом потом, – осторожно сказал Сазонов, почему-то чувствуя себя одураченным. Он не понимал, откуда взялось это чувство, и после повторного приглашения сесть за стол согласился. Шура сняла с самовара конфорку, поставила чайник с заваркой.

- Расторопная хозяйка! – похвалил Сазонов, швыркая чай вприкуску.

- Я не хозяйка.

- Значит, работница? А много ли вам за работу платят?

- Она сама золото, – определил Дугин.

- Что верно, то верно. Куда только парни смотрят?

- Сватай, сколь в холостяках-то ходить?

- Ей надо помоложе.

- Есть один на примете, – подмигнул племяннице Дугин. – На осень выдам.

Шура пунцово зарделась, прикрыв толстой косой благодарную улыбку. Дугин ласково шлёпнул её по спине, потянулся к бидону.

- Это лишнее, – остановил Варлам и по-казахски перевернул стакан вверх дном. Он злился на себя за напрасно потерянное время, за то, что битый час переливал из пустого в порожнее и нисколько не понял этого скользкого, как рыбина, человека. Зато Дугин понял, что визит был не случайным.

- Чего приходил? – спросил он с откровенной усмешкой. – Проверять, не затуркал ли племянницу? Спроси её. Пообидится – глаз выколи.

- Хотел о школе напомнить. Уговор не забыли?

- Как же, помню.

Он проводил Сазонова за ворота и подлиннее отпустил пса, задыхавшегося на цепи в злобном сиплом лае.

- Ну, мила моя, отчудила. Табажору самолучшую посуду выставила. Которым местом думаешь? Чтоб на три раза всё выварила и вычистила!

- Ты про замужество-то обмолвился или всурьёз? – не слушая его воркотню, спросила Шура.

- Будь надёжна, осенью выдам.

- Надёжна, а сам жаловался Сазонову, что Ефим из подчинения вышел.

- Сазонов для того и поставлен, чтобы жалобны выслушивать. Без их какая работа! Пивни-ка! – налив до краёв чайный стакан, подал Шуре. Она трясла головой, кашляла, но пила.

- Зелье девка! – похвалил Дугин, снова наполняя стакан. – Вся в нашу породу. Ну-ка, ишо разок!

- Больше не буду! – отказалась Шура, приметив змеиный, завораживающий взгляд Дугина.

«Экая дура!» – подумал Дугин, целуя племянницу в щёку. Поцелуй был не родственный, алчный, пахнущий брагой и ладаном.

- В твои ли годы? – усмехнулась Шура и, оттолкнув его, выбежала.

«Право, дура!» – снова повторил про себя Дугин.

Войдя в горенку, сердито грохнул дверью и сел на лежанку.

Глухо звенькнула висячая лампадка, стукнув в чело скорбящую богоматерь.

Глава 23

«Очень уж прав он, – шагая в конюховку, думал Варлам про Дугина. – Слишком прав...»

Сам не зная почему, он не верил этому во всём правому человеку. А в чём-либо обвинить его не имел основания.

«Людей-то я, выходит, не знаю», – подытожил свои сомнения Варлам.

В конюховке, как и обычно, резались в карты и лото, хотя главный картёжник Митя Прошихин был на отсидке и пока ещё не подавал о себе вестей.

- Тускло тут у вас.

- Закури – приглядишься... – засмеялся кто-то.

- Подсаживайтесь ближе. Совещаться будем.

- Всех касается аль одних активистов? – переставая греметь фишками, спросил Панкратов, широкий большеротый мужик.

- Всех, кому картёжничать надоело... Отдохните! Готовы всё Заярье проиграть...

- Его даром никто не возьмёт.

Поджидая, пока стихнет гул, Сазонов курил, выпуская синеватые кольца дыма, и ворошил колоду потрёпанных карт, кому-то оставшихся в наследство от Прошихина.

Тишина установилась скоро.

Совещание в конюховке – событие чрезвычайное.

Все ждали с молчаливым любопытством...

- Не томи! Терпежу нету, – торопил пегобородый рябой мужик. – Речь давай!

- Речи не будет, Исай Григорьевич. Я советоваться пришёл. Ну, а кому не терпится, играйте.

- И так уж доигрались... Хоть караул кричи, – невесело усмехнулся Евтропий.

- Не надоело в конюховке? – спросил Сазонов.

- Давай денег на клуб, туда перейдём, – подхватил Ефим. Сазонову это и было нужно.

- Были бы – дал. Да ведь я не купец.

- Тогда не толки воду в ступе.

- Давайте вместе помозгуем... Я прикидывал, клуб есть из чего строить... Если вы поддержите...