Избранное. Том второй

«Испортился народ за эти годы, — печально размышлял старый богатей. — Бывало, перед зажиточным человеком за две улицы шапку ломали, а теперь даже ребятишки его в грош не ставят…» Сначала Гашков считал, что увлечение «теснячеством» будет недолгим — пройдет месяц-другой, не больше, оно перебродит, как молодое вино, люди снова пойдут по старым протоптанным тропинкам. Но месяцы проходили, а «тесняки» становились все сильнее. Да и в России большевики не думали отдавать власть — наоборот, они укреплялись, побеждали, шли вперед. И что это за революция, которая так нравится всем на свете? Неужели люди настолько обезумели, что всерьез зарятся на чужое богатство?

Некоторые из номеров «тесняцкой» газеты были смяты, потрепаны и до того истерты на сгибах, что буквы еле можно было прочесть. Видно, Русин носил их с собой в поле и читал там. А может, давал читать и другим. От одной этой мысли Гашкову стало не по себе. «Мой сын — «тесняцкий» агитатор! А я еще соседей собирался привлечь на свою сторону!..»

В пачке были и прошлогодние номера. Значит, не со вчерашнего дня читает Русин эту газету! Гашков знал о Советской России только то, что писал «Мир» и некоторые другие газеты, которые он время от времени просматривал в корчме. Но о чем пишет орган болгарских коммунистов, старик не знал и не хотел знать. Внезапно его охватило жгучее любопытство. Вот совсем новенький номер, верно, вчера получен. Не складывался, не выносился из дома. Гашков развернул его. А! Ну и заглавие! Что-то об идеях, о штыках… Буквы задрыгали у него перед глазами. Гашков достал очки и осторожно водрузил их на длинный острый нос. «Увидел бы меня сейчас Божков!» — пришло ему в голову. Но как мог увидеть его старый адвокат?

Гашков подошел к окну, за которым сияло яркое предвесеннее солнце, и принялся читать. Сначала он никак не мог понять, о чем идет речь, и хотел было отложить газету. Но тут на глаза ему попалось слово «Россия», и Гашков решил посмотреть, что говорится об этой стране. Дальше речь шла о коммунизме, и так как Гашкову было не очень ясно, что такое этот коммунизм, он стал читать дальше. Газета писала, что коммунизм победит во всем мире и что это так же верно, как то, что каждое утро всходит солнце. «Ха!» — хмыкнул Гашков и снова впился взглядом в узкий столбец.

«От победы коммунизма зависит не только предотвращение новой империалистической войны, еще более страшной, чем недавно закончившаяся. От его победы зависит само существование народов. Только победа коммунизма может предотвратить возвращение человечества к варварству!»

«Ишь какие пророки! — скривил рот Гашков, охваченный смутным беспокойством. — Можно подумать, что эти «тесняки» забрались куда-то очень высоко, все видят, все предвидят и потому с такой уверенностью обо всем судят. Воробьев пугают!» — Он отбросил газету, но тут же поднял ее и стал читать дальше:

«Гибельные последствия мировой войны — дороговизна, разруха, голод, безработица, растущая смертность — все это народы не смогут преодолеть при старом общественном строе».

«Вот оно что!» — ахнул Гашков, словно бы найдя слабое место у своих противников. «Вот у них где болит!» И снова склонился над газетой.

«Одно лишь колоссальное наследство тысячемиллиардного военного долга способно своей сокрушительной тяжестью подавить всякое дальнейшее развитие общества».

В этом была какая-то правда, и именно потому, что возразить ему было нечего, Гашков рассердился. «Э-э, — покрутил он головой, — знают, по какому месту ударить, негодники!»

Статья заканчивалась словами, от которых Гашков весь ощетинился:

«Старое общество безвозвратно осуждено на гибель. Рушатся его основы, и бешеная ярость буржуазии не в силах остановить его окончательного падения. Она только доказывает ее бессилие. Мощная волна коммунистических идей, захлестнувшая ныне весь мир, является предвестником близкой, несомненной победы нового общества».

Старого сельского воротилу трясло как в лихорадке. Его охватил глубокий и непреодолимый страх. Раз уж и Русин читает эту газету, значит, тут не просто пустое «тесняцкое» бахвальство.

«Что делать?» — спрашивал себя потрясенный Гашков.