Избранное. Том второй

Старый Гашков вернулся домой полный самых разнообразных планов. Вместе с тем он не мог отделаться от какого-то тайного страха, что все обстоит не так просто и что одной активностью многого не добьешься. Но если браться за дело, все-таки лучше начать со свата Ангела. Последнее время Лоев все больше молчал и, похоже, сторонился бушевавших в селе политических страстей. И Гашков, забыв о своей гордости и своих привычках, сам отправился к соседу. Начал он издалека — заговорил об осеннем севе, о яровых, о вике, которую пора было сеять, о том, что они могли бы вместе выращивать шелковичных червей. В этом году коконы должны быть в хорошей цене. Если повезет, можно вырастить не меньше двух третей из каждой унции грены.

— Я даю грену и помещение, ты — работу, — предложил Гашков. — Вон сколько у меня тутовника — целый сад. Какой смысл отдавать его чужим? А выручку поделим пополам!

Предложение Лоеву понравилось. Работы в поле у него было немного, Милин и Илия могли наняться в батраки, а снохам что делать? Пусть хоть шелковичных червей выращивают!

От сева и коконов Гашков незаметно перешел к политике. Говорил о мире, о новых реквизициях, о бунтах и революциях. Но Лоев только пыхтел, мычал, а высказываться не хотел. И не то было плохо, что он молчал, а то, что у него явно были какие-то свои соображения. Лоев не хотел спорить со сватом, боялся, как бы дело не кончилось ссорой, а это может повредить дочери, лучше уж молчать. Гашков все понял, — в глубине души он ничего другого и не ждал от свата. И разозлился.

— Загляни к нам как-нибудь, — довольно сухо пригласил он, — мы еще поговорим…

Лоев обещал зайти, проводил Гашкова до калитки, любезно попрощался и вернулся домой, подсчитывая, сколько можно будет заработать на коконах.

Дома Гашков улегся на лавку и задумался. В голове мелькали то планы укрепления в селе сил его партии, то расчеты по выкармливанию шелковичного червя. Он то на пальцах пересчитывал родичей, к которым стоило зайти поговорить о политике, то прикидывал прибыль, какую можно будет получить, если коконы окажутся хорошими. А почему бы им и не быть хорошими, подбадривал он сам себя. Комнаты светлые, широкие, тутовник густой, растет у самой воды, корм обеспечен, остается только как следует потрудиться. Но за этим дело не станет — лоевские снохи бабы ловкие, да и приглядывать за ними есть кому…

Гашков рассказал жене о том, что он задумал выращивать коконы. Обычно он не делился с ней своими планами, больше привык приказывать, да и она привыкла выслушивать его распоряжения и молча их исполнять. С тех пор как завелась у него язва, Гашков стал особенно нервным и капризным, так что жене приходилось угождать ему, как малому ребенку. Поэтому когда муж изредка делился с ней чем-нибудь, старуха радовалась, и сердце ее таяло от гордости.

— Ты это славно придумал, Добри, — похвалила она мужа. — Что нам стоит самим выкормить червя? А то отдадим тутовник, можно сказать, задаром, да и неизвестно еще, не изуродуют ли его, когда будут ветки рубить… А тут и я помогу, и ты будешь приглядывать…

— Как думаешь, хватит у нас места? — важно спросил Гашков, доставая табакерку и скручивая цигарку. — Неплохо было бы вырастить две трети из каждой унции… Сможешь соткать что-нибудь шелковое… Русину, снохе…

— Как не соткать, соткем, — согласилась старуха. — Шелк, он всегда сгодится. Да и сказать по правде — с коконов самые первые деньги идут, все равно что дареные…

— Места-то у нас хватит? Вот я о чем думаю.

— Как не хватить! — восторженно и убежденно ответила Гашковица, словно она давно уже все обдумала. — Наверху у нас три комнаты…

— Ха! — мягко перебил жену Гашков. — Ты и чулан за комнату считаешь?

— В чулан перейдут Русинчо с Тинкой. Ничего страшного, это же всего на месяц.

— Да, так, пожалуй, можно, — одобрительно кивнул Гашков и глубоко, со свистом затянулся.

Удобно откинувшись на твердую красную подушку, он с наслаждением выкурил цигарку, соображая, где и как можно разместить помосты для грены. Потом ему захотелось проверить свои соображения на месте, и он поднялся наверх. Давненько же не заглядывал он в эти комнаты! Все здесь показалось ему чужим и незнакомым. Комнаты, годами утопавшие в пыли и паутине, были выскоблены, вычищены, проветрены, пахло в них свежевымытым полом и чистым бельем. Гашков заглянул в чулан. Раньше там валялись сломанные корзины, старые шапки, дырявые решета, в углах громоздились кучи каких-то тряпок, драных мешков, протертой воловьей упряжи… Сейчас все это было вынесено, пол вымыт, а в углу на простой деревянной подставке Тинка аккуратно сложила матрацы, одеяла, пестрые домотканые покрывала. Небольшое оконце, через которое раньше еле сочился мутный ржавый свет, сейчас смеялось, сверкая чистотой.

Старый Гашков улыбнулся, обрадованный порядком, воцарившимся в его доме. «Надо же, — подумал он о молодой снохе, — взяли девку из бедняцкого дома, где, как говорится, хоть шаром покати, а вот ведь какая справная да умелая оказалась. Ишь как она тут все устроила!..»