Избранное. Том второй

Демобилизованные солдаты прибывали по одному, по двое или небольшими группами. Из Лоевых первым явился Стоян. Войну он провел в тылу, сумел даже поднакопить деньжат и целыми днями прикидывал, как бы отделиться и за какое дело взяться, чтоб получше устроиться. Стоян был самым практичным из Лоевых, умел использовать все, от чего могла быть хоть какая-то польза. Он больше молчал, улыбался, редко вступал в спор, но какие-то свои убеждения у него были. Еще до войны Стоян попытался заняться торговлей, правда, сначала не хватало денег, а потом мобилизация окончательно поломала все его планы и расчеты. Старый Лоев редко хвалил старшего сына, но очень надеялся на его предприимчивость и даже немного им гордился. Через неделю после Стояна явился Илия, а на следующее утро — и Милин.

Многолюдно стало у Лоевых. Старый дом заполонили мужчины, женщины, дети, и все вдруг почувствовали, до чего он стал тесен. Да и люди изменились. Бывшие фронтовики хотели одежки поновей, хотели носить кальсоны, к которым привыкли в армии, хотели жить широко и вольно — одним словом, стремились наверстать то, что потеряли в тяжкие и кровавые годы войны. А кругом была нужда и всего не хватало. Дороговизна росла не по дням, а по часам. Если и удавалось что-нибудь найти, надо было покупать сразу: придешь через день-другой — приходится платить двойную цену. В начале войны пять крин[13] пшеницы стоили двенадцать — пятнадцать левов, а в конце их можно было купить не меньше чем за восемьсот, а то и за тысячу.

Старый Лоев хватался за голову. Шутка ли, шестнадцать ртов в доме! Конечно, сыновья уже не дети, могли работать, но какая зимой работа? А ведь и зимой надо есть, надо во что-то одеваться, тратить деньги. Стоян с семьей занял отдельную комнату и завел речь о собственном доме. Старик сразу же согласился выделить ему часть двора. Милин и Илия обещали помочь чем смогут — все-таки в старом доме станет на пять душ меньше, и оставшимся будет просторней и удобнее…

У Лоевых была еще одна забота, и эта забота угнетала всех, особенно отца с матерью — Тинка все еще не была пристроена, по-прежнему часто плакала и таяла день ото дня. Но наконец под самое рождество домой вернулся Русин. Светлее стало в обоих домах, раскрылись два молодых сердца… Тинка преобразилась. Целыми днями носилась по хозяйству, не переставая петь, смеялась и шалила, как ребенок. Обе семьи собрались у Гашковых повеселиться, послушать об испытаниях и злоключениях жениха. Сидя за длинным столом, все говорили наперебой, каждый торопился рассказать о том, что он пережил, что видел и слышал. Зашла речь и о свадьбе, которую решили сыграть после Нового года. Русин рассказал, как он сбежал из плена. Рассказывал подробно, стараясь ничего не упустить. О незнакомых людях говорил с таким увлечением и участием, что слушателям казалось, будто они только вчера видели их на улицах села. Помянул добром тех, кто ему помогал, ругал тех, кто мешал. Благословлял счастливые мгновения, встречи, хитроумные спасительные выдумки.

— Шел я измученный, голодный, чувствую, кончаются мои силы, а кругом лишь горы да голые скалы, — рассказывал Русин. — Была не была, думаю, придется окликнуть первого встречного. Попадется добрый человек — даст кусок хлеба, дорогу покажет. А нет, значит, не судьба… Забился я в кусты у какого-то проселка и жду. Должен же кто-нибудь здесь проехать! Два ли, три ли часа пролежал в кустах, не знаю. Совсем уж было отчаялся. Ну, думаю, придется искать село. Вдруг, слышу, тарахтит что-то. Гляжу, приближаются две телеги. Я прислушался, говорят вроде по-болгарски. Вышел я на дорогу, окликнул их. Где, мол, я, спрашиваю. «В Болгарии» — отвечают.

— Слава богу! — вздохнул вместо Русина Добри Гашков.

— Попадись я к сербам, свернули бы они мне голову, как цыпленку. Уж очень они теперь против нас настроены…

— Слава тебе, господи и святая богородица! — перекрестилась Гашковица и облегченно вздохнула.

— А что, Русин, признайся, если б не Тинка, небось не сбежал бы из плена! — поддела его Милиница.

Все засмеялись, дети зашумели, только жених с невестой залились краской и молча опустили глаза.

— Значит, не будь Тинки, хлебал бы ты сейчас лагерную похлебку? — поддержала старшую невестку Илийца.

— Неужто правда, Русинчо? — ласково погрозила ему пальцем Гашковица.

— Что правда, то правда, — Русин поднял голову и невольно искоса взглянул на невесту, которая улыбалась сдержанно, но вся так и светилась счастьем.

— Когда человек жив и здоров, все беды проходят как сон, — философски изрек Гашков.

— Дай только бог, чтоб они больше не повторялись, — поддакнула старая Лоевица.

— После этой бойни люди долго не захотят ввязываться в такое дело, — снова заметил Гашков.

— Ну да, не захотят! — неожиданно взорвался Илия. — Видишь, что творится, раздавили Германию и бросились на Россию.

— Россия дело другое, — неодобрительно покачал головой Гашков.

— Почему другое? — не уступал Илия.

— В России давно пора навести порядок, — назидательно ответил Гашков.