Избранное. Том второй

После окончания страды стариков словно подменили. Деян косился на него, а старуха стала поносить так, будто он был лежебокой и дармоедом.

«Что я такого сделал?» — спрашивал себя Казак с холодной дрожью в сердце.

Однажды, вернувшись с гумна, он застал семью за обедом.

— Уу! Ты, оказывается, здесь? — смутилась Деяница, указывая ему на стул.

А ведь сама только что видела его на гумне перед овином — неужели забыла?.. И все же Казак не хотел думать о ней плохо. Может, забыла или же подумала, что он куда-нибудь ушел.

К ужину его опять забыли позвать, а на следующий день посадили за стол с другими батраками. Тяжелый ком засел у него в горле. Дело нечистое — приближался Димитров день[21], и, очевидно, Деян решил прогнать его. Вот тебе и дом, вот тебе и хозяйство!.. Что-то оборвалось в груди, что-то душило его и ударяло в голову. Глаза его потемнели, стали страшными, безумными.

Все рушилось. Рушилось как домики, которые ребятишки строили из початков кукурузы и которые рассыпались от малейшего толчка.

Маленькие, острые иглы впивались в сознание. Он обдумывал все прошлое и пережитое и не мог понять, зачем понадобилось этим богатым и довольным людям столько лет обманывать его… Его мускулистые, мозолистые руки невольно сжимались в кулаки, а крепкие, мощные челюсти перекашивались от гнева.

Чего им еще надо? Где им найти такого работника?.. И кто бы их так почитал, как он?

«Тут что-то не то! — думал он. — Кто-то оклеветал меня — иначе не может быть!»

Он порывался заговорить с хозяевами, расспросить, но их брезгливые физиономии отбивали охоту к разговору.

Работа у него уже не спорилась. Руки повисли, как плети, ноги волочились, словно закованные в цепи. Деян, привыкший к тому, что хозяйство его содержится в полном порядке, еще более помрачнел.

— Сегодня куда собрался? — спросил он Казака однажды утром, злой и недовольный.

— В Волчий дол.

— Еще не засеял?

— Осталось еще… дня на два…

— Еще на два дня?.. Уж не собрался ли ты там зимовать?.. Если тебе лень работать, скажи. Найдем выход… Я не оставлю землю пустовать…

Казак виновато понурил голову. Прежде он засевал эту полосу двумя парами волов за пять дней, а теперь и за десять не управиться. Что поделаешь — вина-то не его… Одно лишь словечко — и силы вернулись бы к нему.

— Сегодня закончу, — пообещал он на следующее утро и безжалостно ударил по молодым, сытым волам. За ним заскрипела разбитая телега Пеню Рендова.

— Эй, Казак, — окликнул его Пеню, — полегче гони, мимо счастья своего проскочишь!

— Мое счастье не на дороге, — ответил Казак, погоняя волов.

— Кто ж его знает… — возразил Пеню и добавил: — Элпезов, говорят, сватов присылал к Деяну, ты слышал?

Казак вздрогнул. Неужто Элпезов?

— Ученого зятя нашел твой хозяин, — продолжал Пеню. — Торговлю изучал и еще не знаю что. Говорит, собирается в общине порядок наводить…

Казак смотрел на него с немым недоумением и уже ничего не слышал. Он попытался что-то сказать, наверное, отшутиться, но язык не слушался.

Вот тебе и на! Такое ни разу не приходило ему в голову. Он был уверен, что увечную Кину возьмет лишь бедный, послушный и работящий парень. И так как лучше себя никого вокруг не видел, думал, что его дело верное. Одно его удивляло: девке перевалило за двадцать, старики же все твердили, что подождут, пока она подрастет.

Казак слышал, что сын Элпезова, шалопай и мот, учится в гимназии в Пловдиве, даже как-то видел его в праздничном хороводе на пасху, но не обратил на него внимания. Говорили, что отец напрасно тратит на него деньги, но Казака это совсем не трогало… Так вот кто совсем негаданно подставил ему ножку!

Поле казалось ему пустынным и мерзким как никогда. Он привязал волов к дышлу, запахнул бурку и закурил. Столько трудов, столько забот и унижений — и все рухнуло разом. Хотелось разреветься, что-нибудь сломать, убить кого-нибудь, раздавить… Хорошо ему отплатили за то, что он работал не покладая рук! Чем же этот лоботряс лучше него? Почему у него отнимают единственную возможность выйти в люди, зажить по-человечески?

Но нет! Они заплатят, и дорого заплатят! А там хоть в тюрьму, другого пути не остается…

Ногти врезались в мозолистые ладони. Что сделать? Всех прикончить или только Деяну пустить кровь?

Казак встряхнулся. А вдруг это всего лишь досужие сплетни? Уж не почудилось ли ему? Он горько усмехнулся. Сомненья нет. По глупости и слепоте своей он до сих пор сам себя обманывал…

Казак растянулся на спине, закутался поплотнее и задумался. Небо было серым и мутным. Солнце проглядывало как тусклая золотая монета. Стая ворон прокаркала вдали и исчезла за хмурым безмолвным горизонтом.

Вечером Деян подошел к нему.

— Завтра не выходи на работу, — сказал он с убийственной сухостью в голосе.

Казак двинул своей короткой волчьей шеей.

— Почему?

— Сочтемся с тобой… а там отлеживайся, где тебе угодно, только не на моем поле.

Казак плюнул густым, липким плевком и поджал губы.

— Ты понял?

— Понял.

Деян на всякий случай отступил в сторону.

— Гм, — пробормотал он, — ишь какой…