Он ожидал расспросов, просьб, оправданий, даже плача. А Казак встретил его просто и твердо. Именно это и напугало Деяна… Видно, кто-то предупредил батрака… Теперь коммунисты наверняка подучат его отомстить…
Пусть попробует!
Деян для виду храбрился, но побаивался не на шутку, то и дело озирался и с опаской следил за каждым шагом, каждым движением Казака.
На ночь он положил под подушку пистолет и дважды вставал проверить, хорошо ли заперта дверь.
3
В Димитров день состоялась помолвка Кины и сына Элпезова. В корчме Милю Зайцова эта новость никого не удивила.
— Пусть у голодранцев голова болит! — сказал Трифон.
— А чего им — мокрому дождь не страшен! — возразил сидевший в углу молодой парень с еле пробившимися усиками.
В это время в дверях неожиданно возник Казак. На нем были новые серые шаровары, широкая, обшитая тесьмой куртка, под ней красная безрукавка, на ногах — толстые, небрежно навернутые шерстяные обмотки. Все переглянулись.
— А этого зачем сюда принесло? — говорили взгляды.
Минутная тишина не смутила Казака. Тяжело ступая, он прошел вперед, мрачно сомкнув брови и стиснув зубы. Сидевшие в углу невольно сдвинулись в сторону. Он уселся и, строго вскинув свои большие светлые глаза, заказал ракии. Растерявшийся корчмарь, до сих пор смотревший на Казака с изумлением и несмелым любопытством, проворно подбежал к нему и лицо его расплылось в привычной, для всех одинаковой улыбке.
— Иду — пожалуйста!
Поставив перед своим хмурым клиентом графинчик и закуску, он снова улыбнулся.
— Ну, ты как? Рассердился на Деяна, а?
— Хватит с меня, — сказал Казак, облизывая после первых глотков свои мясистые, обветренные губы.
— У Деяна теперь зять — на кой ему батраки! — съязвил какой-то краснолицый крестьянин.
Взгляды всех сидевших за столиками впились в бывшего батрака Деяна — что-то он ответит на такой едкий выпад. Казак опрокинул вторую стопку, невозмутимо пожевал губами и откусил полстручка перца пожелтелыми, но крепкими зубами.
— Такой зять, коли захочет, приберет его к рукам, — промолвил старичок с заросшим щетиной лицом. Все заулыбались.
Перейдя ко второму графинчику, Казак словно бы немного размяк и оглянулся вокруг, ища взглядом корчмаря:
— Ставлю всем по одной, — сказал он и громко рыгнул.
Изо всех собравшихся только Трифон Пантов отказался от угощения. Заяц чокнулся с Казаком и подошел к Трифону.
— За тобой дело! — миролюбиво сказал Заяц. — Угощает человек, чего обижаешь…
Поняв, что Трифона не уговорить, корчмарь сам выпил поднесенную водку.
— За твое здоровье, — сказал он и ушел за прилавок.
У Казака развязался язык, и все в корчме, вытянув шеи, с любопытством слушали и смотрели на него как на нового, незнакомого человека. За многие годы односельчане привыкли считать Казака одной из голов в стаде Деяна. А он вдруг оказался вовсе не таким тупым и ограниченным, как они думали.
— Чем не адвокат, ишь как языком мелет, — с удивлением пробормотал кто-то.
— А то мычал только, словно вол.
— До того хотел хозяйским зятем стать, что все мозги у него отшибло.
— Славно его ободрал Деян…
— Что ему батрак, он всю деревню обдирает…
— Целых пять лет водил его за нос…
— Но зато какое хозяйство — загляденье!
— Хозяйство хорошее, да и сам Казак на совесть за порядком следил. Все вовремя, все ладно да складно. А Деян знал только обкрадывать общину и морочить «дружбу». На другое он не годен.
— Ничего, не все коту масленица…
В это время к Казаку подсело несколько человек, известных деревенских лодырей, забулдыг и подхалимов. Они заискивающе похлопывали его по плечу, похваливали, дивились широте его натуры и отпускали сдержанные колкости и безобидную брань по адресу Деяна.
На обед Заяц подал поджаренную копченую колбасу, какое-то варево и хлеб; вся компания дружно заказала вино. Вино привлекло еще четверых-пятерых, что привело Казака в неописуемый восторг. Среди посетителей было еще двое батраков, но они сидели в стороне, молчаливые и безучастные, хотя многие звали их угоститься за счет Казака.
— Фика! — горячился Казак, махая им рукой. — Потрафь мне, браток… Павлю, неужели ты откажешься, черт тебя подери?
Но оба упорно отказывались.
— Пейте сами, — отвечал Павлю, тот что был повыше и шире в плечах.
Фика, низенький, сухощавый паренек, был самым активным членом ячейки Рабочей партии. Ему не к лицу было сесть рядом со вчерашним орудием Деяна, а слюнявая компания вызывала у него омерзение. Эти пятеро-шестеро пьяниц, постоянных холуев реакционных членов общинного правления, ничем не отличались друг от друга и, как стервятники, слетались туда, где пахло наживой или дармовщинкой…
Под вечер в корчму вошел Михал Пантов. Он выглядел немного осунувшимся, но в другое время никто не обратил бы на это внимания. Однако сейчас в корчме веселился тот, кто избивал Михала. Один за другим, словно по данному знаку, все умолкли в ожидании — что-то будет. Казак всмотрелся в вошедшего, заморгал своими заблестевшими глазами, тяжело и неуклюже поднялся с места.
— Панта! — крикнул он, обращаясь к вошедшему. — Сюда! Ко мне!