Избранное. Том второй

Но Азлалийка так и не подала в суд на молодого доктора. Не пристало ей, с ее именем и ее положением, таскаться по судам и выяснять отношения с каким-то дерзким, невоспитанным безбожником. Да и свидетелей не было. Прислужник в амбулатории сказал, что ничего не слышал. Староста, которому она сразу же после ссоры пожаловалась, только пожал плечами и промямлил, что не его это дело — назначать или увольнять участковых врачей. Посоветовал лишь подать жалобу в Министерство здравоохранения или сразу в Министерство внутренних дел. «Во всяком случае, — вяло сказал он в конце, — я не нахожу, что доктор очень уж провинился — подумаешь, сказал, что не следует пить из того источника, да ведь он и вправду очень уж грязный…»

В слепом и страстном ожесточении Азлалийка взялась за сбор средств на строительство часовни над источником у трех вязов. Она обошла всех, в ком была уверена, что они не станут скупиться. Заглянула и кое к кому из бедняков, которым давала свою землю в аренду или внаем. «Бог привел меня к этому безбожнику, — думала она о молодом докторе, — чтобы вразумить, что нужно делать!» Построив часовню, она ответит ему, отомстит за нанесенную обиду.

Но средств набиралось немного. Геню Хаджикостов, на которого она больше всего рассчитывала, дал два бревна на подпорки под навес, как он сказал, дал сотню плоских черепиц, оставшихся у него бог знает с какого времени. Обещал еще подвезти две-три подводы с камнем. Начо-галантерейщик, слывший крайне набожным и очень богатым, пожертвовал всего пятьсот левов. Кое-кто из тех, кто победнее, вроде Димитра Плахова, дали по мере кукурузы или ячменя, но зато клятвенно обещали помочь строительству волами и подводами. Глухонемой отвалил тысячу семьсот левов — это, как он объяснил, были все деньги, которые он собрал у источника. Но ведь люди оставляли там столько даров — где же они?

Сердитая, расстроенная и разочарованная, старая Азлалийка наняла мастеров, и работа началась. Поздней осенью часовня была готова, расписана и убрана. Сам источник, откуда должны были брать воду для питья и омовения, прятался под большим навесом с широкими деревянными перилами. Часовня была воздвигнута в честь святого Петра, и маленькую иконку, висевшую раньше на большом вязе, встроили в стену изнутри, над иконостасом. Освящение часовни намечалось на будущее лето.

Ключи от часовни остались у глухонемого. И теперь он целые дни проводил там. Но погода уже портилась, похолодало, и посетители появлялись там все реже и реже. Только по понедельникам, по дороге из города, с базара, крестьяне из соседних сел заезжали сюда наполнить свои кувшины водой. Но теперь редко кто оставлял подарки — так, кинут лев-другой в родник, и глухонемой часами копался в холодной грязи, выискивая их.

В конце концов, когда стало совсем холодно, он вернулся в свою комнатушку, где Азлалийка поставила ему печку и следила за тем, чтобы у него всегда были дрова и уголь. Но глухонемой начал сам ходить к ней, хозяйничать у нее во дворе и распоряжаться в доме. Он гонял ребятишек, не давая им и близко подходить. Те глядели на него издали, смущенные, испуганные, робкие. Если, случалось, они задевали его, бабушка ругала и била их.

— Перед этим человеком чтоб стояли, как перед святым! — кричала она и грозила божьей карой.

— Но до чего же он грязный! — отозвалась раз младшая сноха.

— Как же, грязный! — вскипела Азлалийка. — Ты ухаживаешь за своим мужем, муж заботится о тебе и о детях, а он, бедняга, служит богу — кто же ему постирает да приглядит за ним?

Она дала было ему пальто, оставшееся еще от тех лет, когда ее старший сын, адвокат в Пловдиве, был студентом, но глухонемой вернул его, отрицательно мотая головой и показывая на небо. Азлалийка сконфузилась и в следующий понедельник отправилась в город, купила хорошей черной материи и заказала ему пальто такого же фасона, как его вытертый балахон, но на дорогой подкладке и с ватином на спине. Глухонемой принял подарок с большой благодарностью — он получил то, что, как поняла старая пенсионерка, ему подходило, и опять показал на небо — мол, будет просить бога вознаградить ее за доброту и щедрость.

Сыновья и снохи Азлалийки места себе не находили от злости, но притворялись веселыми, когда он гостил у них в доме и когда старуха совала ему в руки куски хлеба, брынзу, пироги, сахар и сало. Зато они собирались задать ей жару, как только старший сын приедет с семьей на лето. Со своим старшим сыном, которого она считала очень ученым и очень влиятельным в обществе, она во всем соглашалась, даже если ей это было и не по вкусу.