Избранное. Том второй

Получив новое пальто, глухонемой вымыл наконец голову, причесал волосы, подстриг немного бороду, а усы пустил книзу. Но ни в одну кофейню или корчму по-прежнему не заглядывал, сторонясь людей, и заходил только к тем, кто, как он был уверен, уважает его. По-прежнему варил травы, разливал их в пузырьки, вынюхивал, где есть больные, будто лиса, вынюхивающая кур, кропил их святой водой, давал пить, мычал, объясняя на руках, как принимать лекарство. Если встречал где-нибудь молодого доктора, то сворачивал на соседнюю улицу, на Аврадалию смотрел косо, увидит учителя Тошева — тут же отворачивается, но зато мимо других учителей и учительниц проходил гордый и неприступный. Они снисходительно посмеивались, глядя на него с жалостью. Особенно боялся глухонемой тех молодых парней и подростков, которые торчали целыми днями у кофеен или под каким-нибудь навесом и, казалось, поджидали его. Все село уже знало, кто избил его тогда, староста даже вызывал ребят на допрос, но, узнав, как все это случилось, отпустил, наказав в другой раз так не делать. Глухонемой ненавидел и кассира-делопроизводителя из кооперации Аврамова, который при встрече с ним всегда скрещивал на груди руки и смотрел на небо. Да и с дедом Ганчо они раздружились. Когда вечером дед Ганчо заходил в корчму выпить ракии, люди начинали над ним подшучивать.

— Эй, дед Ганчо, как там твой квартирант? — ухмылялись они, перемигиваясь.

— Отправил его на постой к Азлалиевым, — серьезно отвечал беззубый служка, медленно поднимая рюмку с ракией, мгновенно опрокидывал божественную жидкость в рот и долго и громко причмокивал.

— Видать, он тебя уже ни в грош не ставит, а? — начинали из другого угла корчмы.

— Вошь паршивая! — с нескрываемой злобой говорил дед Ганчо. — Нажралась и на лоб полезла.

Обиднее всего старому церковному служке было то, что глухонемой запирал свою комнатушку, не давал ему даже заглянуть туда. А еще обиднее, что не делился с ним подарками, которые посетители часовни оставляли у родника. «И зачем они этому филину! — ворчал про себя старик. — Сдохнет — кому все оставит?.. Да и Тинко, чертов осел, нет чтобы ему намекнуть…»

Но вот куда прятал глухонемой столько вещей? Кому передавал?

Дед Ганчо догадывался, что все оседает у Геню Хаджикостова, но вслух сказать не решался, боялся, как бы не выгнали из церкви. Конечно, должность у него не бог весть какая, но все же кое-что перепадает. Да и привык он здесь. Если выгонят, умрет с горя…

Выпал первый снег, легкий и хрустящий, и люди предпочитали сидеть у своих теплых печек. Улицы опустели. Лишь к обеду, когда воздух становился немного мягче, пастухи выгоняли стада к реке поразмяться, попить воды и пощипать сухой травы между камнями. Как-то раз глухонемой отправился к часовне, но пастухи натравили на него собак, и он еле унес ноги. С той поры всю зиму он уже не выходил из села. Старый служка опять начал вертеться вокруг него — уж очень ему хотелось войти к нему в комнатушку и поглядеть, что там внутри. Он стал караулить его в церкви, кланяться, стараться услужить. Глухонемому, видно, понравились эти знаки уважения. Дед Ганчо собирал для него щепки и ветки на церковном дворе, иногда давал ему то ведро угля, то связку-другую сосновой лучины. И однажды утром расхрабрился и вошел в его комнату, чтобы растопить печку. Глухонемой, закутавшись в свой старый балахон, весело смотрел на него. Старый служка был поражен — когда и как преобразилась эта темная, пыльная и грязная комнатушка? Хорошая постель, аккуратная лавка вдоль стены, печка, стол, стул, новая пестрая дорожка на полу перед кроватью. Ну прямо гостиница. Когда-то, в молодые годы, дед Ганчо ездил с поручением в Софию, где его поместили в гостинице, и с той поры он не представлял себе лучшего порядка и бо́льших удобств.

Привыкнув к услугам деда Ганчо, глухонемой стал иногда оставлять его ненадолго в своей комнате. Дед быстро и ловко все оглядел, но ничего не нашел ни под кроватью, ни под лавкой. И больше уже туда не заходил. Глухонемой по утрам отпирал двери и напрасно ждал, когда придет служка и растопит ему печку. Он валялся в постели до обеда, потом, мрачный и недовольный, вставал и шел к Азлалиевым. На стылых улицах люди попадались редко — только учителя. Они шли в школу, о чем-то страстно и увлеченно разговаривая. Вот уже несколько дней как они начали готовиться к вечеру — собирались поставить комедию Вазова «Искатели доходных мест». И все село только об этом вечере и говорило. Уже было известно, что представление будет смешным, и, конечно, все собирались на него пойти. Азлалийка, в молодые годы игравшая главную женскую роль в одной трагедии из жизни гайдуков, узнала о том, что ставится комедия Вазова, и, полная восторга и умиления, отправилась к учителям, забыв о своей обиде на них из-за глухонемого.

8