Избранное. В 2 томах [Том 1]

Иоганна могла бы предъявить им отцовское проклятие. Может быть, это хоть немного облегчило бы ее участь. Но врожденный такт и своенравное сердце не позволили ей. Такая уж это была натура.

Иоганна выскребла и вычистила заброшенный, ветхий, в три квадратных метра, сарайчик, где когда-то укрывались козы; в этот сарайчик, стоявший в зарослях ивняка на берегу Майна, она перенесла свои скудные пожитки. Потом спустилась к реке, присела у самой воды и устремила взгляд вдаль и ввысь, туда, где над темным хвойным лесом в бездонной синеве плыло розовое облако. Солнце багряным шаром уже склонялось за горизонт.

В вечерней тишине где-то заблеяли овцы, залаяла собака. Сильнее запахло водой. В вышине над рекою неподвижно, как серый камень, повисла цапля, готовая в любую секунду ринуться вниз. Было шесть часов, время, когда рыба поднимается на поверхность.

Не имея настоящего и будущего, Иоганна вся ушла в мысли о прошлом. Картины детства, тесно переплетенные с улочками родного города, тихие летние вечера с их простыми радостями, маленькие горести, когда-то казавшиеся большими, обступили ее, отчетливо зримые, словно все это было только вчера. Неуловимый отсвет улыбки мелькнул в уголках ее губ, ибо этот плотно сжатый рот разучился смеяться.

Она слегка склонила голову набок и прислушалась. В ушах ее отдавался перезвон тридцати вюрцбургских храмов — с детства привыкла она слышать вечерний благовест, и ей не сразу пришло в голову, что звонят колокола несуществующих церквей.

Иоганна встала. С глубоким вздохом вынырнула из глубин детства в трезвое сейчас. Она посмотрела туда, где некогда стоял Вюрцбург. Увидела серые поля развалин и подумала, поникнув головой: как можно оторваться от города, где ты вырос? Ведь он в каждом из нас. Мы часть его. И она упрямо выпятила губы, словно бросая вызов жизни. Вюрцбург — теперь это мы. Только мы.

Она снова опустилась на траву и сидела неподвижно, облокотись на колени, погрузив лицо в чаши рук. Она ничего не видела и ни о чем не думала. Так сидит где-то в большом мире тот, кто утратил родину и кому по тысяче одной причине негде преклонить голову и некуда пойти.

* * *

Вдова Хонер ютилась в подвале разрушенного дома, того самого, где она прожила полвека в полутемной комнате на первом этаже. Нос крючком и острый, завернувшийся кверху подбородок, на котором сидели две бородавки, придавали беззубой старухе сходство с ведьмой из сказки. Даже в этом квартале для бедняков, ныне лежащем в развалинах, фрау Хонер принадлежала к беднейшим из бедных. Она только и питалась, что хлебом да кофе. Кофейник постоянно грелся у нее на плите. Кофе было ее единственным утешением. А теперь она и запах его успела позабыть.

Как-то утром фрау Хонер, собираясь в церковь, накинула на голову платок и направилась к двери, и вдруг в полутьме, на плотно убитом земляном полу, она увидела какой-то сверток. Сердце сразу же сказало ей, что в этом свертке. Фрау Хонер верила во всемогущество Божие. Но на этот раз она не решалась верить, пока воочию не увидела темно-коричневые, отливающие жирным блеском зерна и не запустила в них скрюченные подагрой пальцы. Сверху лежала записка, на которой было что-то нацарапано детскими каракулями.

Напялив на нос заржавленные очки в стальной оправе, фрау Хонер прочла вслух: «Ученики Иисуса».

Она и не заметила, как часовщик Крумбах вышел из внутренних закоулков погреба, где он теперь проживал. На ногах у него были калоши из мешковины, к которым он пришил картонные подметки. В одной руке он держал пару ношеных башмаков, в другой — записку. Крумбах, высокий одутловатый старик семидесяти семи лет, был почти совсем слеп. Он попросил фрау Хонер прочитать ему, что написано в записке.

— Штиблеты эти я нашел сегодня утром перед моей койкой, — пояснил растерявшийся часовщик, — а сверху лежала записка.

Фрау Хонер прочла: «Ученики Иисуса». От волнения у нее подкосились ноги. Стоя на коленях, она рассказала соседу, что с ней случилось. Часовщик помог ей подняться. Оба старика диву давались, откуда могли взяться кофе и штиблеты. Ни у кого в Вюрцбурге не было таких сокровищ. Сам секретарь магистрата Хернле ходил на службу в стоптанных домашних туфлях, а кофе не подавали даже у бургомистра. Наконец после долгих бесплодных гаданий фрау Хонер шепнула:

— А может быть, святые угодники и впрямь прислали нам кофе и штиблеты? Им-то, конечно, видно, какая у нас нужда во всем.

Часовщик с сомнением покачал головой.

— В старину на земле, как известно, бывали чудеса. А нынче чудес не бывает.

Он тут же надел башмаки и, хорошенько наступая пяткой, заметил:

— Штиблет этих мне хватит теперь на весь мой век, а сидят они на ноге как влитые.

По дороге в монастырский храм часовщик рассказал фрау Хонер, что накануне вечером к нему подбежал на улице мальчуган и спросил, какой он носит номер обуви.

— Я сказал сорок второй, и парнишка как неведомо откуда выскочил, так неведомо куда и сгинул.