Избранное. В 2 томах [Том 1]

Полку со съестными припасами, мимо которой не прошла бы равнодушно ни одна хозяйка, украшали румяные яблоки. Яблоки лежали во всех отделениях, симметрично отделяя один кулек от другого. Как раз посередине, между двумя кульками, с минуту назад желтел апельсин. Сейчас его уже там не было.

Кладовщик достал с полки все свои четыре списка. В одном значились имена недоброхотных даятелей, в другом — тех, кто еще должен был пополнить их число. Третий — список лиц, уже получивших пожертвование, он положил обратно на полку.

Хотя ученики Иисуса помогали только беднейшим из бедных, перечень тех, кто еще ничего не получил, был обширнее трех остальных, вместе взятых.

— У американского кладовщика тоже, верно, свои заботы, но я охотно поменялся бы с ним, — невесело заявил кладовщик. — С чем у нас особенно плохо, так это с обувкой. У меня на складе ни одной пары не осталось. А в списке все такой народ, что добрая половина сидит дома, когда дождик идет, — выйти не в чем.

Но и сами ученики, заседавшие в своих лохмотьях вокруг изувеченного Христа, были не в лучшем положении — босые, и ноги у всех темно-коричневые, как земля.

Пробежав список будущих деятелей, кладовщик после некоторого раздумья назвал двух человек, у которых, на его взгляд, больше обуви, чем следует.

— Лишнюю надо забрать, что будет только справедливо. Но как забрать? Это не так-то легко. Башмаки в наше время на вес золота. Их прячут, может, даже под замком держат. А потому я спрашиваю: есть желающие взяться за это дело добровольно?

И так как все руки взлетели вверх, он выбрал тех, кто больше годился для столь рискованного предприятия, — это были все тот же тихоня Иоанн, который умел так неслышно проскользнуть в комнату и притаиться, что никто его не замечал, а также мальчик, прозванный Ужом.

— О’кей, — сказал Уж, — а комбинезон вы все-таки зря не отдаете Крейцхюгелю. Он и ночью выезжает на рыбалку, иной раз вымокнет весь до нитки. А знаете, как холодно, когда зад у тебя ничем не прикрыт? И он людей тоже перевозит, ему, поди, неудобно перед ними.

На возражение ученика Иакова, что это еще не основание, Уж в ответ только засмеялся.

— Well,[5] а если у него девушка в лодке?

— Пускай не садится к нему, раз не нравится.

— Well, а они все-таки садятся. Да и дело не в девушках. Дело в нем: это у него весь зад наружу.

Но тут вмешался спокойный Петр.

— Многоуважаемый ученик Иаков получит слово и скажет нам, кто, по его мнению, более достойный кандидат и почему. И многоуважаемому ученику Андрею мы тоже еще раз дадим высказаться, прежде чем приступим к голосованию.

Уж больше не спорил. Он только повыше подтянул колени, прижался к ним щекой и стоически сказал:

— All right, all right![6]

Кладовщик опустился на свое место, чтобы как полагалось, сидя, выслушать Петра. Тот стал в угол рядом со страдальчески изогнутым торсом Христа; отсюда ему были видны сидящие полукругом ученики и вырисовывающиеся за их спинами полки. Он собирался обратиться к товарищам с увещанием, напомнить, что они должны соблюдать величайшую осторожность при посещении недоброхотных даятелей, дабы ничем не выдать тайну сообщества, как вдруг увидел, что апельсина нет на месте. С минуту он растерянно смотрел на зияющую пустоту между двумя пакетами. Ужасное подозрение заставило его склонить голову.

Он уже давно задавался вопросом, не следует ли уделять ученикам хотя бы частицу тех благ, которые они добывали для бедных. В самом деле, разве они не такие же раздетые и голодные? Кому из них за последние годы пришлось хоть раз поесть досыта? А уж больших оборванцев не найти во всем Вюрцбурге. Что верно, то верно. Но верно и другое: если ученики Иисуса, дав слово стоять за справедливость и бескорыстно помогать беднякам в духе самого Христа, — если они начнут отбирать излишки в свою пользу, это, пожалуй, можно будет назвать воровством. Петр столкнулся здесь с вопросом совести, и он бессилен был его разрешить. Должно быть, ответ лежал где-то посередине.

Исчезновением апельсина следовало воспользоваться, чтобы вместе со всеми учениками найти правильный выход. Петр чувствовал себя чем-то вроде судьи, которому встретился спорный случай, и он колеблется — оправдать подсудимого или признать виновным.

Он сказал:

— Тут лежал апельсин. Не взял ли его кто из уважаемых учеников?

Все обернулись к полкам. И только сын причетника Варфоломей не проявил никакого интереса. С помощью неописуемо грязного носового платка он вычищал песок между пальцев правой ноги. И он продолжал заниматься своим туалетом, высунув от усердия кончик языка.

Это наводило на подозрения. Ведь ключ-то у него, подумал Петр, он может, когда захочет, спуститься в подвал. И Петр повторил свой вопрос, на этот раз обращаясь в упор к Варфоломею. Тот вытряхнул свой носовой платок, удовлетворенно вздохнул и как ни в чем не бывало спросил:

— Чего?

— Если уважаемый ученик Варфоломей взял апельсин себе, пусть сейчас же скажет, чтобы подозрение не пало на невинного.

Только сейчас Варфоломей обернулся к полкам и удивленно сказал:

— Сегодня, когда я сошел вниз, он был еще на месте.