— Оставь его в покое, — вмешался Оскар. — Нелегко все потерять, особенно если целая куча детей, как у меня, и все есть просят! — У Оскара было четверо детей.
Из членов бывшей шайки только Теобальд Клеттерер, с большим тактом и душой исполнявший в квартете партии второго тенора, сумел сохранить доставшееся ему от тетки садоводство. У него не было долгов, так как цветы, кустарники и все прочее он выращивал сам, а похоронные венки и в нынешние тяжелые времена находили себе сбыт.
— Значит, то есть и холодно же!
— С фруктовой палаткой у меня тоже ничего не получилось, — сказал Соколиный Глаз, уставившись вправо.
— Собачий холод! Значит, то есть я пошел.
Письмоводителю пришла в голову мысль развести во рву костер.
Трое натаскали обрывки газет, сухие ветки орешника и липы и общими усилиями обломили от дикой яблони длинный толстый отмерший сук. Оскар, по-прежнему самый сильный из всех, приволок четыре камня, вывалившиеся из старой стены, и разложил их вокруг будущего очага вместо сидений. Земля была сырая. У подножья стены лепились грязные струпья не сошедшего еще снега.
Несколько минут спустя, еле видимое в сизом от холода дневном воздухе, заполыхало высокое, светлое пламя.
Письмоводитель раздал приятелям сигареты. Они сидели вокруг костра
— О-го-го, трубка мира? Совсем как прежде… Да, а мы как были глупыми, так и остались.
— Как сказать! — Оскар, которому припекало лицо и колени, а спину обдувало холодным ветром, повернулся к огню задом. — Было бы не так уж глупо мальчишками удрать в Америку. Не попали бы во все эти передряги, и жили бы мы наверняка лучше, чем сейчас.
— О-го-го! Это в качестве охотников за бизонами?
— Конечно, нет! Но возможно в качестве преуспевающих коммерсантов!
Вслед за Оскаром повернулись и остальные. Все четверо сидели теперь спиной к костру и глядели в разные стороны.
— Значит, то есть должно же что-то измениться. Если хочешь жить, надо зарабатывать… Что бы вы думали недавно со мной было? Это уж из рук вон. Рассказывать совестно. Прочел я в газете, что утерян алмазный перстень, и стал по всему городу его искать. Значит, то есть не одно это кольцо! Вообще бриллианты искал. Битую неделю. Теряют же люди! Заблестит что-нибудь на тротуаре, я и бросаюсь! Но только, значит, ничего не находил, кроме плевков.
— Искатели алмазов! О-го-го, тоже профессия!
— Ну и что? Я вот пытался торговать шоколадом, — сказал Оскар. — Одно другого стоит. Ходил из лавки в лавку, весь город обошел, все облазил. Никто ничего не покупает. Потом пробовал сбывать кирпич для этого гохбергского деляги. Да кто сейчас строит! Я мог бы с таким же успехом предлагать кирпич кондитерским магазинам, а шоколад строительным конторам.
— Значит, то есть сзади жарко, а спереди холодно. — Ганс Люкс повернулся. Остальные последовали его примеру.
Соколиный Глаз посмотрел вправо.
— Что у тебя? Выкладывай уж! — подбодрил его письмоводитель.
— С представительством садовой мебели у меня тоже ничего не вышло. Люди в наши дни сидят, как видно, прямо на траве. — И он снова уставился в огонь.
Все молчали. Чего только они не перепробовали, и все напрасно.
Оскар помешал тлеющие угли.
— Для вас у меня есть кое-что на примете, для вас троих и Теобальда Клеттерера — словом, для квартета. Мне это пришло в голову с неделю назад. Правда, дело это немного щекотливое, потому я и не говорил вам ничего. Но на безрыбье и рак…
— Если только рак у тебя припасен, о-го-го!
— Значит, то есть что же ты придумал?
— Да был я тут как-то в варьете, разумеется в воскресенье утром, когда вход свободный. — Он вдруг, не глядя ни на кого, заговорил скороговоркой, монотонным, неестественно высоким голосом: — Выступал квартет художественного свиста. Они только свистели, больше ничего. И здорово у них получалось. Я сразу подумал, что и вы бы тоже могли… Петь, конечно!
Еще при слове «варьете» письмоводитель украдкой поднес руку ко рту. Теперь он изо всех сил зажимал рот. Глаза у него вылезли из орбит.
— Тебе все смешки! Если ты можешь предложить что-нибудь путное, пожалуйста, буду очень рад. Мне от этого все равно мало проку, я же не участвую в вашем квартете. — Оскар тоже усмехнулся. Однако верхняя губа с щетинкой таких же бесцветных, как кожа, белесых усиков — их даже трудно было разглядеть — задрожала.
— Пусть людям жрать нечего, они все равно хотят развлекаться. Это же факт.
Видершейн опустил руку. Лицо его все еще было багровым.
— Не дай бог такого развлечения — слушать, как мы поем!
Соколиный Глаз метнул взгляд направо, потом на огонь и опять направо:
— Но дозволяет ли нам честь кружка выступать за деньги?
Костер догорел. Только по краям иногда вспыхивала тоненькая веточка. Редкие крупные капли дождя с шипением зарывались в горячую золу. Соколиный Глаз поднялся набрать хворосту.