Избранное. В 2 томах [Том 1]

Беда заключалась в том, что перевелись недоброхотные даятели. В списке, содержавшем когда-то более восьмидесяти имен, оставалось только два. Хранившиеся под спудом запасы были давно съедены. За те сто десять недель, что прошли с окончания войны, положение что ни день становилось хуже. Всеми владело одно только желание — поесть досыта и хоть немного отогреть ноги. В подвалах стояла ледяная стужа.

Многие умирали от голода и простуды, а у тех, кто еще жил, умерла надежда. И вот теперь, когда помощь была особенно необходима, Тайное общество учеников Иисуса утратило всякое право на существование, ибо взять что-либо было не у кого и негде.

Слово попросил Ученый. Он уже и в прошлый раз внес новые нотки в общую беседу. Сегодня к отцу заходил его старый университетский товарищ, сейчас это один из членов «Международного комитета по изучению европейских проблем», которое недавно выступило с декларацией, предназначенной также и для ООН.

— Я повторю вам слово в слово, что он сказал отцу: «Опираясь на крупные субсидии и на все возрастающее число сторонников, нацисты выступают открыто и безнаказанно: они чувствуют себя в полной безопасности под крылом своих единомышленников, занимающих высокие посты как в американской, так и в британской зонах».

— Подумаешь, Международный комитет, — иронически отозвался Иоанн. — Я мог бы сказать ООН то же самое.

Катарина внимательно разглядывала кальсоны, держа их перед собой на вытянутых руках.

— Что ж ты оплошал? Надо было самому написать доклад и послать его в ООН. — Покачивая головой, она рассматривала огромную дыру в кальсонах. — Будь у меня порядочный лоскут, их еще вполне можно было бы зачинить.

Ученый продолжал:

— Этот наш знакомый, по старой дружбе, дал отцу копию письма, которое прислал в комитет один антифашист. Я потихоньку списал его для вас.

Он вытащил из кармана школьную тетрадь и прочел им то письмо, которое 15 июня 1947 года было напечатано в «Нью-Йорк таймс» вместе с выдержкой из декларации Международного комитета.

«…В 1940 году меня и восемьдесят семь моих товарищей арестовали. Судья, издавший приказ о нашем аресте и отправивший нас в заключение, где все мои товарищи погибли, ныне, с ведома и благословения американской администрации, назначен министром юстиции Вюртемберга и Бадена».

Мальчики притихли. Первым после долгого молчания поднял голову Иоанн.

— Отец недавно говорил, что, если так будет продолжаться, уже не нацистам, а социал-демократам придется переходить на подпольное положение. Неужели он это серьезно?

Никто ему не ответил. Наконец Катарина, дыша на свои онемевшие пальчики, сказала:

— Зачем же они воевали с нацистами, если теперь делают их министрами, вот чего я не пойму. — И она вопросительно посмотрела на своего друга Петра.

Но Петр не слышал ее вопроса. Незадолго до собрания он прочел в «Ведомостях», что Шарф и Зик выпущены на свободу. Следователь, а это был друг-приятель учителя Шарфа, пришел к заключению, что студент-медик оказался жертвой несчастного случая.

Приуныл и Уж. Он так надеялся на капитана Либэна, а тот обманул его ожидания. Он сказал вслух, обращаясь больше к самому себе:

— А мы еще отослали ему все американские сигареты… Как доказательство… Seventeen cartons! Seventeen![26] Если это его не убедило…

Давид, которого всего лишь две недели держали в больнице, вдруг вздрогнул, как в ознобе. Он вцепился руками в сиденье скамьи и прикрыл веки.

Дело в том, что и Цвишенцаля выпустили на свободу. Предварительное заключение ему зачли как достаточный срок наказания. «Что касается других тяготеющих над ним обвинений, то давно доказано, что Цвишенцаль лично не участвовал в убийстве Фрейденгеймов, — писал главный редактор «Ведомостей». — Ведь и конвойного никто не станет привлекать к ответственности, если по дороге в тюрьму чернь расправится с арестованным».

Два очевидца убийства, давно заявившие о своем желании дать показания, так и не были выслушаны. Мальчики знали, что Цвишенцаль опять орудует на черном рынке, и в частности промышляет американскими сигаретами. Однако, несмотря на все старания, им не удавалось обнаружить, где его новый склад.

— Что ты сказала, Кэтхен? — спохватился Петр. — A-а, почему они воевали против нацистов? Ну откуда же я знаю! — Он пожал плечами.

— Святители-угодники, это же такая ветошь, что нитка рвет ее, — сокрушалась Катарина. — Все это место надо бы целиком вон. Но тогда они станут намного уже. Все дело в том, кому их придется носить…

Но никто из мальчиков не интересовался рваными кальсонами, этим жалким остатком былого величия.

Ученики Иисуса пали духом. На каждом шагу они чувствовали игру каких-то могущественных сил, путавшую все их расчеты. Поистине печальное заседание!

— Положение такое, — сказал Ученый, — что нам самое правильное, по-моему, присоединиться к социалистической молодежи. Мы и там можем составить самостоятельную группу. — Он оттопырил губы трубочкой. — Левое крыло.