Избранное. В 2 томах [Том 1]

Остальные сопротивлялись довольно слабо. Не осталось ни пфеннига. Когда жгучий голод был утолен, секретарь сказал:

— Теперь мы сможем еще продать три наших рюкзака, если за них что-нибудь дадут, и тогда — все. Тогда уж наверняка настанет новая жизнь.

Для Барашка Стеклянный Глаз выпросил у хозяина полную миску отбросов и костей. При этом его молнией озарила прекрасная мысль. Но пока он промолчал.

Все четверо жевали и глотали. Постепенно ощущение, будто у них ничего нет, кроме сжимающегося от боли и судорог желудка, исчезало, и одновременно они снова почувствовали, что у них есть также головы, руки и ноги.

«Внимание, говорит Берлин! В заключение концерта грамзаписи передаем танго «Берлин танцует».

Секретарь выложил три марки на стол и откинулся на спинку стула. Стаканы и тарелки опустели. Невольно вспомнил он муки голода в сосновой роще.

— Мне кажется, физическую боль легче вынести, чем голод.

— Жажда, говорят, мучительнее, — сказал Стеклянный Глаз. — В пустыне, например! Там совсем нет воды! Ничего, кроме песка и жары!

— Ну, а холод?

— Да, сегодняшние наши мучения, ясное дело, только начало голода, так сказать первая степень, — задумчиво проговорил портной. — Однажды на войне я с тремя солдатами пять дней пролежал в воронке, отрезанный от мира. На третий мы уже не чувствовали боли в желудке. Но в голове было черным-черно, и я непрерывно слышал пение, целыми часами. Звуки, горячие и щекочущие, лились по моим жилам, проникая до кончиков пальцев. Я все время хватался за уши, мне казалось, будто их залили горячим гипсом… У одного из нас на следующую ночь начались галлюцинации. Он потом совсем свихнулся, и его отправили в тыл в сумасшедший дом. На четвертый день я целыми часами не ощущал боли, и вообще всякие ощущения на это время исчезали. Мне казалось, что я потерял вес и в полусне летаю. Но в промежутках, да, в промежутках, возвращались муки голода.

— И сильные? — спросил заинтересованный Стеклянный Глаз.

— Это немыслимо описать. Это я просто не в состоянии описать. — Он с сожалением пожал плечами. — Я не могу описать этого… Живот словно вспорот… Можешь представить себе боль, как если бы у тебя, у живого, все вырывали — желудок, кишки, все?.. Один из нас часами жевал свой сапог и в конце концов съел кусок голенища.

И когда Стеклянный Глаз истерично рассмеялся, портной сказал:

— Совсем не смешно, дорогой мой, этого мне в жизни не забыть.

Секретарь сказал сдержанно:

— Ничего себе! Нам все это ещё предстоит.

«Внимание, говорит Берлин! Передаем сообщение биржи труда. Требуются молодая стенографистка и каменщик, не старше тридцати лет… К сведению господ предпринимателей: имеются неквалифицированные, квалифицированные и высококвалифицированные рабочие всех специальностей в любом числе.»

— Ну, разве это не здорово? В Берлине требуется каменщик. В городе с населением в четыре миллиона — один каменщик! Хороши дела, нечего сказать! Пошли в Берлин!

Каким серым и мрачным вдруг стало все кругом.

— Работы нам, значит, не найти. По всей Германии не найти, — огорченно сказал Стеклянный Глаз.

— А ты в самом деле надеялся…

— Ну, я думал… если нам немножко повезет…

— Это все равно что выиграть сто тысяч, не купив лотерейного билета.

— Так вот, утром после пятой ночи, когда за нами пришли, мы лежали в обмороке. Все, кроме сумасшедшего, — тот хохотал.

— Ты что, оглох? В Берлине требуется каменщик, не старше тридцати лет.

— Ах да, но что же нам делать? — спросил портной, все еще не понимая действительности. Но потом он встряхнулся и огляделся вокруг. — Вкусно было, Барашек? — Собака положила морду ему на колени.

Секретарь, откинувшись, уселся поудобнее, свесил правую руку через спинку стула и сказал:

— Так, стало быть, обстоят дела. — Потом замолчал и он.

Только после длительной паузы — все это время расплывшийся хозяин трактира, который не мог из-за безработицы своих клиентов уплатить процентов по закладной, неподвижно стоял у окна — Стеклянный Глаз поднял голову:

— Вероятно, для людей нашего возраста это более чем рискованно… Но если за морем можно получить работу, нам все-таки стоит попытаться.

Портной поглаживал собаку по голове и смотрел, как глаза ее каждый раз закрывались и опять открывались. При этом он, ни на кого не взглянув, сказал тихо и просто:

— Я согласен.

«Наконец-то», — подумал секретарь, который только этого и ждал, но твердо следовал своему первоначальному решению — не уговаривать товарищей.

Когда же Стеклянный Глаз, размечтавшись, сказал, что за морем они, пожалуй, разбогатеют, секретарь даже несколько охладил их пыл:

— Об этом и не мечтайте! И за морем наверняка хватает бедняков, ничего не получивших от жизни. И за морем наверняка многие погибают. Но все же там должно быть больше возможностей. Здесь вся жизнь будто разграфлена. Мы стоим в графе: должны погибнуть. И тут уж ничем не поможешь… А за морем, наверное, не все так точно, по полочкам разложено.