Избранное в двух томах. Том 2

подоспела помощь. Гриссом, Уайт и Чаффи стали первыми жертвами, которыми

человечество расплатилось за выход в космос. Расплатилось, как с почти не

знающей исключений печальной закономерностью всегда расплачивается за

проникновение в новое — и в медицине, и в географии, и в авиации, а теперь, в

наши дни, и в космонавтике. .

158 Острота споров о том, какой полет заслуживает наименования космического, была снята самой жизнью: какой критерий ни принимай (пусть даже самый

простой— «стокилометровый»), по любому из них первым человеком, полетевшим в космос, оказался Гагарин.

Но в марте 1961 года споры эти были в разгаре. Так что присутствие

наступающего на пятки соперника ощущалось, наверное, каждым из многих

сотен людей, работающих на космодроме, и накладывало свой отпечаток на всю

атмосферу их напряженного труда.

Да, мешкать с пуском первого пилотируемого космического корабля не

приходилось!

Но до этого нужно было еще многое сделать. Прежде всего — убедиться в

полной отработанности всего сложного ракетно-космического комплекса,

состоящего из ракеты-носителя, космического корабля, стартового хозяйства

космодрома, систем измерения и управления и многого, многого другого — всего

не перечислить.

Пускать в космос человека можно было только наверняка, с полной

уверенностью в том, что вся участвующая в этом деле техника в полном ажуре.

А как в этом убедиться?

Если верить известному положению материалистической диалектики о

практике как критерии истины, то только одним способом — отработочными

пусками тяжелых космических кораблей-спутников без человека на борту.

А надо сказать, результаты проведенных к этому времени запусков трех

тяжелых космических кораблей-спутников (наименование «Восток» им

присвоено еще не было) особой уверенности не вселяли: два из них — первый и

третий — прошли неудачно. Первый неверно сориентировался и по команде на

спуск пошел не вниз, к Земле, а вверх, в беспредельное космическое

пространство. Третий, напротив, пошел к Земле по чересчур крутой траектории и

сгорел, войдя в атмосферу. Статистика, скажем прямо, мало утешительная. .

Правда, причины обеих неудач были, как того всегда требовал Королев, однозначно установлены и приняты все меры, исключающие возможность их

повторения. Хорошо было, по крайней мере, и то, что причины неудач в обоих

случаях были разные — это означало, что создателей космической техники

преследует не какая-то одна принципиальная ошибка, а неизбежно

159

набегающие в таком сложном деле частные недоработки.

Это внушало оптимизм. Однако от общего оптимизма до вполне конкретной

уверенности в надежности корабля — дистанция! Ее необходимо было

преодолеть. А для этого — набирать благоприятную статистику, в которой

имеющаяся неблагоприятная растворилась бы. Иными словами — пуски

продолжать.

. .Очередной такой пуск состоялся девятого марта. К этому пуску я и

прилетел впервые на космодром. Впервые увидел все его своеобразие, в котором

вершины технического модерна неожиданно переплетались с чем-то от

затерявшегося в бескрайней степи полевого стана. Впервые увидел напряженную

круглосуточную работу людей космодрома — и тех, для которых здесь было так

называемое место основной службы, и тех, которые были тут в командировке.

Правда, командировка сотрудников различных конструкторских бюро на

космодроме нередко затягивалась на многие месяцы: едва завершалась одна

работа, как подоспевала следующая. Так что заметных различий в подходе к делу, обжитости своих рабочих мест, профессиональной психологии и даже во

внешнем виде между прикомандированными и штатными работниками

космодрома не обнаруживалось; разве что воротнички у аборигенов были, как

правило, чуть посвежее (налаженность быта — великое дело).

В отличие от трех предыдущих пусков тяжелых кораблей-спутников

отработочный полет девятого марта, как и последовавший за ним полет двадцать

пятого марта 1961 года, выполнялся по одновитковой программе, полностью

идентичной программе будущего полета с человеком: генеральная репетиция

потому и называется генеральной, что все в ней происходит точно так, как будет

на премьере. Идентичны были и конструкции ракеты-носителя и космического

корабля, за исключением, правда, двух пунктов.

Во-первых, и это было главное отличие, рабочее место космонавта занимал

не живой человек, а искусно сделанный манекен, у которого не только одеяние

(скафандр, герметический шлем), но даже вес и положение центра тяжести были

«человеческие». И второе: поскольку манекену, в отличие от человека, как

известно, ни пить, ни есть не требуется, небольшой контейнер, располагавшийся

в кабине «Востока» справа от кресла

160