Блатарь. Мы романы тискаем. «Князь Вяземский», «Шайка червонных валетов». Не интересуетесь, Пётр Христофорович?
Прораб. Нет, не интересуюсь. К совести твоей я, Генка, не обращаюсь.
Блатарь. И правильно делаете. На месте совести у нас рог вырос.
Прораб. Я просто удивляюсь – ведь за целый день… просто от скуки. Если бы я работал в твоем шурфе…
Вот – за какую-нибудь минуту.
Блатарь. У вас – талант, призвание к этой работе.
Прораб. Призвание не призвание, а работать физически я могу. Только на кой черт мне это надо…
Блатарь. Вот и я так же думаю, Пётр Христофорович. На кой черт мне это надо.
Прораб. За такую работу я тебе дам штрафное блюдо.
Блатарь. Ты мне дай хоть полблюда, только чтобы блюдо было с конное ведро.
Прораб. А у тебя как, Снегирёв?
Второй блатарь. Замер покажет.
Прораб. Получишь штрафную пайку.
Второй блатарь. Эх, гражданин начальник. Есть такой закон таежный: в лагере убивает большая пайка, а не маленькая.
Прораб. Действительно, без оползня не обойтись.
Врач. Я, гражданин начальник, могу работать на всякой работе. Могу быть даже прорабом разведки.
Прораб. Помолчи лучше. Какая у тебя статья?
Врач. Вы про статью спрашиваете меня не первый раз.
Прораб. Не твое дело, отвечай, как положено отвечать начальнику.
Врач. Пятьдесят восьмая, гражданин начальник.
Прораб. А подробнее?
Врач. Литерная, гражданин начальник, «пэша».
Прораб. Ты «литёрка», значит?
Врач. «Литёрка», гражданин начальник.
Прораб. Это плохо.
Врач. Плохо, гражданин начальник.
Прораб. А скажи мне – почему мне лицо твое так знакомо? Мы уже встречались где-то?
Врач. Нет, гражданин начальник, это ошибка. У меня самое обыкновенное лицо. Меня разные люди часто принимают за своего знакомого. А припомнят получше – никакой я им не знакомый.
Прораб. Нет, у меня хорошая память на лица. А в дорожной столовой, во время убийства в прошлом году, не ты был? Помощь раненому оказывал.
Блатарь. Уличают тебя, лепила?
Врач. Право, вы ошибаетесь, гражданин начальник. Такие убийства там каждый день.
Прораб. Ну, вот – честно работай, трудись, перевыполняй норму, и я тебя снова поставлю врачом.
Врач. Спасибо, гражданин начальник.
Прораб. А, господин сотский. Я получил сведения, что вы опять кубики в буру проиграли.
Десятник. Врут, Пётр Христофорович, брешут, я к вам вот зачем – там, в дальних шурфах, после вчерашнего дождя борта осыпались и все заплыло. Оползень… Надо бы актик.
Прораб. Вчера и дождя-то не было.
Десятник. Или позавчера, что ли, шел.
Прораб. И позавчера не шел. Посмотрим сейчас твой оползень, и если верно – вот эти шурфы
Десятник. Ну, ясное дело!
Прораб
Десятник. Анна Ивановна, наверное.
Прораб. Зачем ты бьешь в колокола? Ты еще не на материке.
Анна Ивановна. Обед ведь…
Прораб. Нет, кроме шуток, не смущай работяг. У нас ни звонков, ни часов нет, работаем по солнцу.
Анна Ивановна. Мне надо поговорить с тобой.
Прораб. Сотский, отойди. Отпусти работяг на обед, раз ударили в рельс.
Анна Ивановна. Зачем ты снял на общие работы нашего доктора? Ведь он-то никакого отношения к тому разговору, о котором тебе Фома докладывал, о колымских порядках, не имеет. Ты разобрался бы получше.
Прораб. Тут, Аня, есть тысячи причин. Первая – доктор спецуказанец, «литёрка». На него из самой Москвы бумажка есть, чтобы использовать только на тяжелых физических работах в условиях Крайнего Севера. Значит, я, разрешая ему работать по специальности, нарушаю не только приказ, но и высшую государственную политическую линию. Это – раз.
Анна Ивановна. Но ведь его прислали для работы врачом.
Прораб. Кто-нибудь по блату устроил. Я, правда, знаю, что такие случаи в отношении пятьдесят восьмой статьи бывают, но все-таки надо держать ухо востро, и ты мне не порть политику.
Анна Ивановна. Понимаю.
Прораб. Нет, ты еще не понимаешь. Вторая причина: настоящий начальник должен всех своих помощников из заключенных иметь по два – не по одному, а по два, поняла?
Анна Ивановна. Нет.