Избранное в двух томах. Том первый

В просвете облаков на минуту обнажилось ясное лазоревое небо, показалось румяное солнце. Арыстанов взглянул на небо, на опушенные инеем белые березы, на чистый снег. Вся эта красота природы так не вязалась с кровью, дымом, смертью, что человеку на какое-то мгновение стало не по себе. Где-то поблизости в кустах жизнерадостно запела птичка. А потом свистнула пулеметная очередь, и к ногам Мурата свалилась разорванная пулей синица, блестящая, черная, с синим отливом, с темно-зеленым хвостом и крыльями.

«Вот так и меня ударит пуля: останутся небо, березы, птицы, а меня не будет», — с тоской, ущипнувшей за сердце, подумал Мурат.

Небо снова затянули облака, стал срываться снежок, и будничная обстановка боя вытеснила из головы непривычные печальные мысли. Надо было жить, надо драться с врагами, управлять сотнями людей, которые верили в него, ждали его приказов и беспрекословно их выполняли.

Положение второй роты, возглавляемой Волошиным, ухудшилось, немцы заставили ее отойти к хутору. Уставшие от беспрерывных боев, с обмороженными лицами, с покрасневшими глазами, бойцы, собрав последние силы, яростно отстреливались, губы их были твердо сжаты и напоминали разрезы, сделанные ножом. Раненые оставались в своих мелких окопчиках, не было тыла, где можно перевязать раны. Многие раненые до последнего вздоха не выпускали из рук винтовок.

Около взвода немецких солдат в шинелях мышиного цвета прорвались сквозь оборону первой роты и направились к хутору.

Мурат, собрав артиллеристов и санитаров, приказал им оборонять хутор.

Вскоре первая рота спустилась к домикам. Волошин тоже стал отходить туда со своими людьми.

Вид Мурата был страшен — лицо, обросшее черной бородой, всклокоченные волосы, полы шинели пробиты пулями. Он перестал хорониться, и его видели то у одной, то у другой избы. У него появилась какая-то необыкновенная чувствительность, словно батальон был его телом и он чувствовал, в каком месте ему становилось больно. Уставшие солдаты, услышав хриплый знакомый голос комбата, чувствовали себя так, будто к ним пришло подкрепление.

— Товарищ комбат, дозвольте покурить... Хоть махорочкой затянуться перед смертью.

— До смерти еще далеко, друг.

— Да я в шутку — когда ночью шли, вы курить запретили и до сих пор свой приказ не отменили.

— Если есть табак, кури...

— Товарис капитан! Вы ранены! — Маштай потянул за рукав Мурата. Комбат оглянулся. Ординарец быстро вытащил из кармана индивидуальный пакет. Из руки Мурата ягодами вишен капала кровь. Маштай умело перевязал рану. Мурат окинул взглядом вражескую сторону.

— К немцам еще идет подмога!.. Но почему так мало? — удивился он.

Человек пятнадцать солдат, со штыками наперевес, бежали на немцев с тыла.

Мурата осенила мысль: «Наверное, это Вася Кусков». Он поднялся во весь рост, потянув за собой край еще не закрепленного Маштаем бинта:

— Встать! В атаку! Вперед!

К нему подбежали солдаты, и с ними политрук Кусков.

— Все, что смог, сделал!.. Потеряли полвзвода, — доложил он.

— Спасибо за помощь! — Мурат пожал Василию руку.

— Выбрались из одного окружения, да угодили в другое, — Кусков усмехнулся. — С народом вместе всегда веселее. Если весь народ сразу вздохнет — буря будет.

Завечерело. Сопротивление обескровленного, но собранного вместе батальона возросло. Мурат отправил бойцам последние ящики с патронами. Вместе с возчиками на передовую линию пошел и Дошевский. Но уже трудно было разобрать, где передовая, где тыл. Круг замкнулся, и батальон в полном окружении остался торчать на холме, занимая также хутор из пяти домишек. И вдруг от Волошина пришла короткая записка: немцы уходят, размыкая цепь окружения.

«Что бы это могло значить, что они замышляют?» — думал Мурат.

— Фашисты еще раз пойдут в атаку, последнюю и решительную, — догадался Кусков, лежавший на снегу, около Мурата.

— Даже покурить не дают, черти...

— Видимо, свежая часть сменяет старую, уже выдохшуюся...

Мурат только теперь заметил, как сильно изменился Василий с потрескавшимися на морозе, кровоточащими, распухшими губами. Щеки его впали, от углов рта, словно царапины, пролегли вниз две горькие морщины. Красивое лицо покрылось болезненной бледностью. «Как дуб после бури», — подумал комбат.

— Боеприпасов осталось совсем мало. И люди тают,как свеча, зажженная с двух концов. Сумеем ли пробиться к своим? — тихо спросил Мурат.

— Сумеем! — уверенно ответил Василий.

Фашисты снова пошли в атаку.

Молча устремив взгляды на приближающуюся стену врагов, бойцы сильнее сжали свои винтовки, у каждого оставалось меньше чем по обойме патронов. Наступил момент, когда надо приложить последние усилия, а что будет потом — одному богу известно.

Мурат понял: положение достигло критической точки, и уже невозможно отбросить наступающую цепь. Но и отступать некуда. Если оставить окопы, перебьют всех до одного. «Что бы ни случилось, будем стоять насмерть. Хорошо было бы послать последнюю радиограмму Парфенову: «Умираем, но не сдаемся!»