Избранное в двух томах. Том первый

Ержан уснул, и приснилась ему Раушан в легком шелковом платье, тоненькая, как тростинка. Они шли по светлой ковыльной степи вдвоем, взявшись за руки, и глядели, как над ними, курлыча в ультрамариновом поднебесье, пролетали журавли на север.

— Кажется, вот так бы и полетела с ними, — сказала Раушан... — Улыбнулась, сложила руки, как крылья, и... полетела.

И тут Ержан увидел Уали Молдабаева. Уали поднял к небу тяжелое противотанковое ружье и, прицелившись, выстрелил. Раушан, сложив белые руки-крылья, камнем упала за курган, и на месте ее падения к облакам взвился черный столб дыма.

Ержан в ужасе проснулся и услышал, как по снегу стучали комья земли, поднятые разрывами снарядов. Фашисты начали артиллерийскую подготовку.

Рядом сидел Уали. В морозном воздухе крепко пахло спиртом.

— Выпьем по глотку, — бесцеремонно предложил Уали, держа на весу флягу с водкой. Рука его противно дрожала.

— Да ведь это неприкосновенный запас.

— А вдруг нас сразу убьют — зазря пропадет водка...

Снаряды падали один за другим спереди, сзади, но ни один не разорвался в окопах, и никто не был убит. «Сколько минут они будут палить?» — подумал Ержан и засек на часах время. Было пять минут седьмого.

— Интересно, прилетят самолеты или сразу за артналетом пойдут танки? — поинтересовался Кожек Шожебаев.

Пискливо, как комар, зазвонил телефон, и неузнаваемый голос командира роты предупредил:

— Держись, Ержан... Танки!

Сбоку пустили ракету, и она, вспыхнув, вырвала из темноты огромные, как дома, притаившиеся для прыжка танки.

На какую-то секунду наступила тягостная тишина предгрозья, и бойцы услышали твердый голос политрука Василия Кускова:

— Отступать, товарищи, некуда, позади Москва!

После этих, таких простых русских слов огромные танки показались Ержану не такими страшными. Он улыбнулся, ощупал бутылки с горючей жидкостью, поставленные в нишу, оглянулся на товарищей.

Кусков стоял на патронном ящике и казался на голову выше всех.

Со всех сторон замелькали ракеты, откуда-то вырвался острый, как бритва, прожекторный луч, и Ержан увидел в его мертвенном холодном свете боевой порядок наступающих. В голове двигались тяжелые танки, за ними средние и легкие, потом мотоциклисты на примятом гусеницами, хрупком, почти фарфоровом снегу, с автоматами, пулеметами и минометами. Замыкался боевой порядок идущей во весь рост пехотой.

На какой-то миг танки задержались и вдруг все сразу рванулись вперед и помчались, все увеличивая скорость, на ходу стреляя из пушек.

С деревьев с криками сорвались вороны и разлетелись.

— Ну что ж, померяемся силами. Посмотрим, кто кого, — пробормотал Ержан, с опаской поглядывая на бронебойщиков с белыми, как полотно, лицами, застывших у своих длинных ружей.

Откуда-то из-за разъезда бодро ударили наши пушки, снаряд прожег броню одного танка, осколочные снаряды разорвали гусеницу второй машины, сломали зубья ведущего колеса.

И вдруг совсем близко из полутемноты, как из воды, вынырнул огромный танк. Потом второй, третий. Сколько их?

Чистый морозный воздух наполнился маслянистым машинным чадом, забивавшим легкие, мешавшим дышать.

Всем сразу стало жарко, солдаты моментально вспотели, и многие, обрывая в спешке медные пуговицы, расстегнули шинели.

Все видели, как снаряд ударил в броню танка и бессильно рассыпался, сверкающий, как снежок. «Такой танк, если его не остановить, может дойти до Алма-Аты», — с тоской подумал Ержан. Он только сейчас сообразил, что машина ярко-желтого цвета, в тон пустыне, и поэтому так выделяется на снегу. Видимо, она переброшена с северо-африканского театра войны на помощь Гудериану. Торопились настолько, что даже перекрасить не успели.

Кто-то бросил противотанковую гранату, она взорвалась на броне, но танк продолжал двигаться, отравляя воздух тошнотворным запахом отработанного бензина.

— За спиной самое дорогое — Москва, — услышал Ержан и увидел, как из траншеи выскочил человек и со связкой гранат побежал танку наперерез.

И странное дело, танк, словно напуганный конь, шарахнулся в сторону от смельчака, кажется, даже захрапел.

«За броней, а боятся смерти», — радостно подумал Ержан и крикнул что было силы:

— По врагам нашей Родины — огонь!

— Огонь! — повторили солдаты слова своего командира.

Бронебойщики, мучительно ожидавшие приказа, все сразу одновременно выстрелили. Кажется, никто из них не промахнулся, но пули чиркнули о толстую лобовую броню и лишь высекли на ней бледные искры.

— Крепка скорлупка, — выругался Бондаренко, — надо стрелять сбоку, — посоветовал он сам себе и с напарником, прихватив длинное тяжелое ружье, побежал менять позицию.

Из танков вырвались острые молнии, ударили в заснеженный бруствер окопа, подняли кверху колючую глину. Осколок разбил бутылку с горючей жидкостью, и она, соединившись с воздухом, разлилась и вспыхнула.

Ержан шарахнулся в сторону от огня, пробежал по окопу, увидел, как человек со связкой гранат добрался-таки до танка, бросил под рубчатые гусеницы всю связку, кинулся в сторону, споткнулся, упал, поднялся... Ержан узнал в храбреце Картбая. Тут раздался взрыв.