Избранные киносценарии 1949—1950 гг.

1-й  с к е п т и к. Еще бы, собака помнит, она ожидает еду и, естественно, отделяет слюну. Она знает, что при третьей касалке еды не будет. Не нужна и слюна. Это понятно любому психологу без рефлексов.

2-й  с к е п т и к. Это простейшее объяснение. Однако под ним подпишется любой из нас, зоопсихологов.

П а в л о в (вскочив с места). Очень хорошо, господа. Я ждал именно этого вашего простейшего объяснения. Но вот, сейчас… (Ивановой.) Впрочем, продолжайте… извините…

В а р в а р а  А н т о н о в н а. Мы пускаем в ход эту третью, тормозную касалку. Как видите, слюны ни капли. Но любопытно, что сейчас и эта средняя перестала работать.

Она включает среднюю касалку, и та не дает ни капли слюны.

Изумление в зале.

— А вот эта, верхняя, продолжает еще работать. — Иванова включает касалку, и из фистулы автоматически выделяется слюна.

П а в л о в. Через пятнадцать секунд и эта перестанет работать. Возьмите часы, господа.

Многие, улыбаясь, вынимают часы. Секундная стрелка обегает циферблат.

П а в л о в. Включите.

Варвара Антоновна включает верхнюю касалку, и, действительно, слюны ни капли. Она, улыбаясь, оглядывает зал:

— Мы можем сказать больше. Через двадцать секунд она снова будет действовать.

Многие, не выдержав, вскакивают с мест и толпятся подле самой трибуны. Проходит двадцать секунд.

П а в л о в (с часами в руках). Включите.

И касалка снова гонит слюну, точно подчиняясь приказу Павлова.

Совершенное изумление в зале. Волнение в группе скептиков. Павлов взбегает на трибуну, пожимает руку Варваре Антоновне.

П а в л о в (торжествуя). Ну что ж, господа, я жду объяснения.

Молчание оцепеневшего зала.

П а в л о в (группе Званцева). И рыцарь и латник безмолвно сидят? А мы, физиологи, можем это объяснить. Возбуждение и торможение — эти два процесса составляют основу деятельности мозга. Они во взаимной борьбе — непрерывной и постоянной. Они стремятся занять пространства клеток. Третьей касалкой мы вызываем торможение. Оно растеклось по коре. На это нужно время. Оно захватило дальние участки, и потому не работала даже самая высокая касалка. Возбуждение было подавлено. И вот волна торможения отступает назад. По секундам. Вы это видели, господа. И снова освобождаются очаги привычного возбуждения. Никаких чудес, как видите.

Аплодисменты. Особенно неистовствует студенческая галерка и трое студентов впереди. Один, с торчащим хохлом на голове, в увлечении почти перевесился через барьер.

1-й  с к е п т и к. Не убеждает. (И, как бы чувствуя недостаточность своего аргумента, он повторяет строго и внушительно.) Не убеждает.

2-й  с к е п т и к. А кто поручится, что вы не употребляете плети? Простая дрессировка, наконец.

Какой-то седовласый вскакивает в возмущении, кричит скептикам:

— Стыдитесь, господа! Позор! Это блестящий эксперимент!

З в а н ц е в (вскочив с места). Ну и что же? Ну и что же? (В сильнейшем возбуждении.) Что из этого следует? Элементарная механика, и к тому же собачья! А ваше утверждение, что все сводится к материальному процессу, оно просто оскорбительно!

П а в л о в. Оскорбительно, что мы нащупали два рычага, управляющие деятельностью мозга? Что, действуя ими, мы, может быть, поймем, что такое усталость и сон? Оскорбительно, что мы пытаемся найти для человечества новые пути, пути вмешательства в собственную природу? Я смею утверждать, что когда-нибудь мы будем лечить человека, воздействуя на его мозг, лишив его усталости, разумно используя величайшее творение природы — мозг человека. Это оскорбительно? Нет, сударь мой, оскорбительно другое — что вы были когда-то в науке!

Званцев демонстративно идет к выходу, и, поддерживая его, уходит часть публики.

Степенно проходит Петрищев, окруженный свитой.

Оставшиеся окружают Павлова. Мелькают студенческие куртки, бороды седовласых ученых. Возникает овация…

Как занавес интермедии, предваряя следующую сцену, наплывает газетный лист:

„РУССКИЕ ВЕДОМОСТИ“

Строки заголовков:

«Всегреческое движение против Турции».

«Усмирение Албании».

«Студенческие забастовки».

«Арцыбашев о самоубийстве».

«Забаллотировка Павлова».

«Вчера в Петербургском обществе врачей был забаллотирован академик Павлов. Двенадцать лет он был бессменным председателем Общества. Факт забаллотировки крупнейшего русского ученого не может не остановить нашего внимания…»

Сад института. Трое студентов, которых мы видели на галерке Общества врачей, идут к подъезду. Впереди долговязый, вихрастый Семенов.

— Слушай, Семенов, — говорит один из них, — а может быть, все-таки, неудобно? Знаешь ведь он какой.

— Нет уж, решили — менять нечего, — отвечает Семенов.

Лаборатория. Группа сотрудников. У всех мрачные лица. Ходит по рукам злополучная газета с сообщением о забаллотировании Павлова.

З а б е л и н (входя, Варваре Антоновне). Там студенты пришли. Как вы думаете, удобно?

Кто-то из сотрудников машет руками: