Избранные киносценарии, 1949–1950 гг.

— А ты не обижайся! — примирительно говорит дочке Степан Павлович. — Ну, какой из тебя диспетчер? Только и умеешь, что кричать: «Алло!», «Алло!», да вилки в разные места тыкать! Барышня ты телефонная, а не диспетчер!

— Ну что ж! Пусть теперь Володя вместо меня «аллокает»! — фыркает Лида. — Нечего сказать, мужское дело!

— Дуреха ты! — спокойно отвечает Владимир.

— Володя! — строго останавливает его отец.

Но Владимир уже не может молчать:

— Конечно, дуреха! Я давно хотел ее спросить… О чем она думает? — Обращаясь к Лиде: — Посмотри на своих подружек! Где Оксана? В мединституте! Вера на втором курсе Горного! А у тебя только любовь на уме! Джульетта!

— Ну, да и Ромео недалеко ушел! — усмехнулся парторг.

— Васю зря не обижайте! — заступился Степан Павлович. — Парень он честный, старательный, шахтер хороший!

— Да зато технически малограмотный! — возражает Владимир. — А с этим сейчас на шахте не проживешь! Вот и нашли друг друга — два сапога пара!

Лида неожиданно всхлипывает.

Встревоженная мать немедленно вступается за дочку:

— Да что вы набросились на нее? И пообедать как люди не можете.

За столом воцаряется неловкое молчание…

Степан Павлович ласково треплет дочку по плечу:

— Плачь не плачь, Лида, а тебе правду говорят!

Внезапный стук в окно. Лида быстро поднимается из-за стола.

— Ромео! — улыбается парторг.

— Зови его в дом, — приглашает отец.

— Платок хоть накинь, — беспокоится мать, накидывая на плечи дочери свой шерстяной платок.

На улице перед дверью стоит Вася. Спокойное зимнее солнце освещает его хмурое и решительное лицо.

Неподалеку идет жаркий бой в снежки. Школьники с учебниками в руках весело шумят на всю улицу.

Лида выходит за порог дома. Увидев ее, Вася сурово сдвигает брови:

— Лида! Я пришел тебя спросить.

— Что, Вася?

— Любишь ты меня или не любишь? Отвечай!

— Опять ты, Вася! — застеснялась Лида.

— А если… в ученики пойду? Будешь любить?

— Вася!

— И даже если знаменитым не буду?

— Все равно, Вася!

Остановившись перед стеклянной табличкой с надписью: «Секретарь обкома КП(б)У Кравцов А. Ф.», Сидор Трофимович разглаживает мокрые от снега усы и, открыв двери, входит в приемную.

В просторной приемной много горняков. Это начальники и инженеры угольных трестов.

Они весело встречают популярного в Донбассе Сидора Трофимовича.

— Вот, действительно, как говорится, вспомнил чорта бог, а он и на порог! — весело говорит начальник «Антрацита».

— А кто же это меня здесь поминал? — усмехается Сидор Трофимович.

— Да сегодня все только о тебе и говорят!

— А что ж я такое натворил?

— Ну как же, именинник!

Сидор Трофимович покосился на присутствующих:

— Сидоры приходятся на лето, а на дворе, видишь, мороз!

— Да брось скромничать, Сидор Трофимович! Кого обмануть хочешь! — усмехается начальник «Красноармейска».

— Да нет, верно, ничего не знаю… — даже забеспокоился Горовой. — Неужели выговор? За что?!

В ответ раздается дружный смех.

— Мне бы такие выговора каждую неделю! — слышится чей-то голос.

— Да что вы ему рассказываете? — шутливо возмущается начальник «Антрацита». — Он же приказ министра наизусть вручил и только вид делает! Смеется над нами! Артист — и все!

— Да в чем дело-то? — совсем растерялся Сидор Трофимович.

Но в это время в приемную вдруг входит Кравцов; он в пальто и в шапке.

— Здравствуйте, товарищи! — говорит он. — Все собрались?

— Да вот… собираются, — отвечает кто-то.

— Ну, хорошо! — Он направляется к себе в кабинет и замечает Сидора Трофимовича. — А, Сидор Трофимович! — улыбается он. — Зайди-ка, именинник! Прошу!.. — и распахивает перед ним дверь.

Сидор Трофимович смущенно проходит вслед за Кравцовым в кабинет.

— На повышение наш старик пошел! — вслед ему замечает начальник «Антрацита».

— Да и давно пора! Двадцать лет все шахтой да шахтой командует!.. — отвечает другой.

Через высокие, светлые окна кабинета видна шумная жизнь большого областного города. Высокие здания. Троллейбусы. Автомобили. Толпы на улицах.

Но на горизонте, совсем близко, снежная шапка террикона, как вечный знак Донбасса.

В кабинете тихо. Кравцов и Сидор Трофимович сидят на диване.

— Ну, поздравляю, старина! — говорит секретарь обкома.

— С чем это, Алексей Федорович? — тихо спрашивает Горовой.

— С наградой. С премией. С приказом министра. С заслуженной славой новатора механизации. Приказ-то ты читал?.. На-ка, — и, быстро подойдя к столу, Кравцов берет какую-то бумагу и подает Сидору Трофимовичу.

Тот, надев очки, медленно читает про себя приказ.

Тикают большие настенные часы.

— Так… Спасибо… — говорит, наконец, Горовой, снимает очки и платком вытирает глаза.

— Ну вот! — удовлетворенно говорит Кравцов. — Главное — то приятно, что заслуженно. Ты, действительно, первый внедрил комбайн. А помнишь, — засмеялся он, — как здесь, на бюро, ты было уперся маленько… Мне, мол, лишней славы не надо, свою некуда девать.

— Все помню! — негромко отвечает старик.

— Ну вот! А слава опять к тебе… не отвертишься… Хорошая слава! — Он встает, смотрит на часы. — Ты с делом ко мне или так, мимоходом?

— С делом, Алексей Федорович!

— Ну, слушаю тебя…