Не сохнут разве? О, поверьте, черные
Они проводят ночи! Потерпите же!
Еще немножко продержитесь, милые!
Когда не разойдемся, обещает нам
Победу прорицанье; так гласит оно.
Прочти нам прорицанье!
Помолчите же!
«В день, когда ласточки стаей[294]
слетятся в единое место,Грубых удодов оставив, удодовых ласк избегая,
В бедах спасенье дарует и низшее сделает высшим
Зевс громовержец!..»
«…Если же, крылья раскинув, от сени священного храма
Ласточки врозь разлетятся, тогда прослывут эти птицы
Между пернатых презренной и самою падкою тварью».
Все ясно, Зевс свидетель!
Так не станем же,
Подружки, расходиться в малодушии.
Вернемся в крепость! Ведь постыдно было бы
Не соблюсти священное пророчество.
Сказку
Расскажу вам в назиданье; эту сказку
Слышал я в детстве.
Жил на свете молодой Миланион.[295]
В дебри он жить ушел. Сети, капканы плел,
Зайцев, лисиц ловил,
Другом собаку взял.
И домой не возвращался,
И не примирился.
Вот что!
Так он женщин ненавидел,
Вот и мы ничуть не меньше.
Не глупей.
Поцелуемся, дружок?
Заревешь без чеснока!
Так поленом в ребра дам!
Что за рощей ты оброс!
Был и Миронид[296]
таков,Был космат и волосат.
Был угрозою врагам,
Формиону другом.
Сказку
Про Миланиона.
Жил был Тимол, был он зол и ядовит,
Как репейник, неприступен и колюч.
Вскормлен Эринией.
Черною желчью полн,
Тимон в леса ушел,
В мрачной пещере жил
Вас, мужчин негодных.
Вот что!
Так всю жизнь он ненавидел
Подлый род мужчин негодных,
А для женщин был всегда
Нежный друг.
Хочешь в зубы получить?
Ох, не надо, ох, боюсь!
Так ногой ударю в бок!
Все откроешь, берегись!
Не увидишь ты волос:
Гладко все и чисто все,
Выжжено на свечке.
ЭПИСОДИЙ ТРЕТИЙ
Сюда, сюда, подружки, поскорей ко мне
Бегите!
Что случилось? Что за крик? Скажи!
Вот, вот, мужчина! Он бежит как бешеный,
Охвачен Афродитиным неистовством.
Царица Кипра, Кифереи, Пафоса,
Веди его и впредь такой дорогою!
А кто и где он?
Да вот он, вот он! Видит бог! Но кто ж это?
Глядите, не признаете ль?
Свидетель Зевс,
Признала я! Да это же Кинесий[298]
мой!Так стойкой будь! Поджарь и подрумянь его!
Дразни его, люби и не люби его!
Но помни то, о чем клялась над чашею.
Все помню, будь покойна.
Ну, так я сперва
Его приму и встречу доброй шуткою.
Уж я его поджарю! Ты ж уйди пока!
Какие рези! Как на дыбе рвут меня!
Стой! Кто идет? Здесь караулы!
Я иду.
Мужчина?
Ох, мужчина!
Убирайся прочь!
Ты кто ж сама, что гонишь?
Здесь на страже я.
Так позови Миррину, я прошу тебя.
Позвать тебе Миррину, вот как? Кто же ты?
Я — муж ее, Кинесий, из Пеония.
Так здравствуй же, любезный! Не безвестен ты!
Твое имя нам всем знакомо славное.
Яйцо ли ест иль грушу: «За здоровие
Кинесия!» — прибавит.
Ax ты, милая!
Клянусь Кипридой! Если ж разговор зайдет
О вас, мужчинах, говорит жена твоя:
«Щенята все перед моим Кинесием».
Зови ж ее!
Ну вот! А что подаришь мне?
Я хоть сейчас согласен, если хочешь ты.
Одно имею, — что имею, дам тебе.
Так я пойду и позову.
Скорей иди!
С тех пор, увы, как из дому ушла жена,
И в дом входить противно. Все мне кажется
Несносною пустыней. Удовольствия
В еде не нахожу я. Как в огне горю.
Его люблю, люблю я. Но любви моей
Ему не надо. Лучше не зови меня!
О чем ты там, Мирриночка, любовь моя? Сойди ко мне скорее!
Ни за что! Нет, нет!
На голос мой ты не придешь, Мирриночка?
Что говоришь — не нужно? Нужно до смерти!
Прощай же!
Не меня, так хоть ребеночка
Послушайся! Зови, сыночек, мать свою!
Ай, мама, мама, мама, мама!
Что, жаль тебе? Ведь это ж твой ребеночек,
Шестой уж день не мытый и не кормленный.