Вклад мой лучший, дар мой ценный — я детей рожаю вам.
А у вас, беззубых, старых, в чем заслуга, в чем ваш дар?
Где он? Дедов клад мидийский[284]
расточить сумели вы,Ну а сами в возмещенье и полушки не внесли?
Погодите, доведете нас до гибели еще!
Что, ворчите? Берегитесь! Если тронете меня,
Разве ж это не насилье злое?
И чем дальше, тем все хуже, все растет их дерзость.
Так конец стыду положим, если мы еще сильны!
Наземь скинем мы рубашки, пусть мужчиной от мужчин
Пахнет прямо, пахнет честно, тут нам нечего скрывать.
Волчья стая, смело в бой,
Как в Липсидрий[285]
по лугамМолодыми мчались мы.
Кости старые размять,
Тело снова окрылить.
Если мы им поддадимся, если палец им дадим,
И с руками и с ногами к нам привяжутся они.
Корабли они построят, в море выйдут и на нас
Поплывут, как в дни былые Артемисия[286]
плыла.А не то — так в конском строе нападут, тогда беда.
Нет того, кто б пересилил женщин в верховой езде.
Из седла уж их не выбить. Амазонок вспомни рать,[287]
На конях, мужей разящих, как их Микон написал.
И ввернуть в гнилые доски наш испытанный бурав.
Если злить меня не перестанешь,
Вот свинью моей отваги на тебя спущу я!
Почешу тебя! Соседей криком напугаешь ты.
Но и нам пора одежды наземь скинуть. Пусть от нас
Пахнет женщиной взбешенной и готовой укусить.
Тронь меня, коснись меня,
Луку уж не есть тебе,
Черных не видать бобов!
Словно жук в орла,[288]
вцеплюсьБабкой повивальной.
Не боюсь я вас нисколько! Ведь со мною Лампито
И Исмения, подружка беотийская моя.
Ты ж набрать попробуй войско. Прикажи хоть двадцать раз,
Не пойдут к тебе, негодный! Всем соседям гадок ты!
А когда Гекатин праздник справить захотелось мне
И товарища к детишкам от соседей пригласить,
Благонравного ребенка, беотийского угря, —
От таких постановлений вас отучим мы, гляди,
Взяв за пятки и встряхнувши[289]
и затылок вам свернув.ЭПИСОДИЙ ВТОРОЙ
Начальница великого деяния,
О, почему выходишь ты печальная?
Постыдный нрав ваш женский, слабый разум ваш
Виной тому, что я брожу в раздумии.
Что сказала ты, что?
Ах, горькую правду!
Но в чем беда? Подругам расскажи своим!
Промолвить слово стыдно, тяжелей смолчать!
Взбесились по мужчинам наши женщины.
О Зевс! Зевс!
К чему взываешь к Зевсу? Ах, что есть, то есть!
Я не могу удерживать их более,
Они бегут, таятся, расползаются.
Одну едва от щели оттащила я,
Что под стеной у Панова святилища.[290]
Та по канату выбраться задумала,
Та просто убежала, та воробушком
Порхнуть решила к Орсилоху[291]
в гнездышко, —Ее едва я ухватила за косы.
Чтобы домой вернуться. Вот идет одна.
Эй, ты куда, остановись!
Домой иду.
Оставила я дома шерсть милетскую:
Боюсь, чтоб моль не съела.
Что за моль еще?
Ступай обратно!
Возвращусь я скоренько.
Немножко на лежанке поваляю…
Нет!
Не поваляешь! Никуда не выйдешь ты!
Пропади она!
Ой, горе, ой, несчастье, полотно мое
Некатаное дома!
Вот еще одна
Спешит домой, за полотном некатаным!
Назад! назад!
Клянусь тебе владычицей,
Чуть-чуть лишь покатаю и назад приду.
Катать тебе тут нечего. Одной позволь —
За то же все сейчас возьмутся женщины.
Молю, богиня, роды задержи мои,[292]
Пока дойду до места подходящего.
Сейчас рожу, сейчас рожу!
Вчера ты вовсе не была беременной!
Зато сегодня! Отпусти, Лисистрата!
Найти позволь мне бабку повивальную.
А это что так твердо?
Мальчик, милая!
Клянусь Кипридой, странно! Что-то медное
И звонкое. Сейчас посмотрим, что это.
Негодная! Ты шлем себе подсунула,
А говоришь: беременна.
Беременна!
При чем же шлем?
Когда бы здесь же в крепости
Тогда родила, как голубка в гнездышко.
Все выдумки пустые. Дело ясное!
На именины шлема оставайся здесь!
Нет, спать я больше не согласна в крепости,
С тех пор как змея в капище увидела.[293]
А вот меня сживают совы со свету:
Кричат, пугают, стонут, не дают уснуть.
Оставьте небылицы! Ах вы, дурочки!