Или, скажешь, неправду и с жизнью вразрез рассказал я о Федре несчастной?
Зевс свидетель, все — правда! Но должен скрывать эти подлые язвы художник,
Не описывать в драмах, в театре толпе не показывать. Малых ребяток
Наставляет учитель добру и пути, а людей возмужавших — поэты.
О прекрасном должны мы всегда говорить.
Это ты, с Ликабет воздвигая
И с Парнеф[391]
громоздя словеса, говоришь о прекрасном и доброму учишь?Человеческим будет наш голос пускай!
Злополучный, сама неизбежность
Подобает героям и дивным богам говорить языком превосходным.
Одеянием пышным и блеском плащей они также отличны от смертных.
Но законы искусства, что я утвердил, изувечил ты.
Чем изувечил?
Ты царей и владык в лоскуты нарядил и в лохмотья, чтоб жалкими людям
Показались они.
Ну, и что ж? Нарядил. Объясни, что плохого я сделал?
Из богатых и знатных не хочет теперь ни один выходить в триерархи.
Они рубища носят, как ты им велел, сиротами безродными плачут.
Да, Деметрой клянусь, а внизу, под тряпьем — из отменнейшей шерсти рубашку.
И, разжалобив всхлипом и ложью народ, выплывают в садках живорыбных.
Научил ты весь город без толку болтать, без умолку судачить и спорить.
Превратил молодежи прекраснейший цвет. Ты гребцов обучил прекословить
Полководцам и старшим. А в годы мои у гребцов только слышны и были
Благодушные крики над сытным горшком и веселая песня: «Эй, ухнем!»
От натуги вдобавок воняли они прямо в рожу соседям по трюму,
У товарищей крали похлебку тишком и плащи у прохожих сдирали.
Нынче спорят и вздорят, грести не хотят и плывут то сюда, то обратно.
Сколько зла и пороков пошло от него:
Это он показал и народ научил,
Как сестрицам с родимыми братьями спать,
Как про жизнь говорить очень дерзко — не-жизнь.
Вот от этих-то мерзостей город у нас
Стал столицей писцов, крючкотворов, лгунов,
Лицемерных мартышек, бесстыдных шутов,
Что морочат, калечат, дурачат народ.
Средь уродов и кляч не найдешь никого,
Кто бы с факелом гордо промчался.
Никого! Видят боги! До колик на днях
Вздумал в беге участвовать кто-то, кривой,
Белотелый и пухлый. Он страшно отстал,
Он пыхтел и хрипел и сопел. У ворот
Керамика народ колотить его стал
По загривку, по заду, под ребра, в бока.
Отбиваясь от палок, щелчков и пинков,
Навоняв, пропотев,
Он свой факел задул и умчался.
Спор сердитый, гнев великий, бой жестокий закипел.
Кто рассудит злую тяжбу,
В десять ртов один грохочет,
Ждать нельзя, не время мешкать,
И сноровок, и уловок, и лазеек много есть.
Если вышли состязаться,
Говорите, спорьте, ссорьтесь
Об искусстве старом, новом.
Постарайтесь поизящней, помудрее говорить.
Если страшно вам, боитесь, что невежественный зритель
Попечения оставьте! Не заботьтесь! Страх смешон.
Здесь сидит народ бывалый,
Книгам каждый обучался, правду каждый разберет.
Все — испытанные судьи,
Изощренные в ристаньях,
Так не бойтесь, спорьте смело,
Состязайтесь. По заслугам
Зрители отплатят вам.
Сперва твоими я займусь прологами —
Твое искусство взвешу достохвальное.
А что ты будешь весить?
Все и всячески. Сперва из «Орестеи» прочитай стихи!
Все замолчите, тише! Говори, Эсхил!
«Бог недр, Гермес,[393]
отца наместник властного,Спасителем явись мне и союзником!
В страну сию притек и возвратился я…»
Ну что? Нашел ошибку?
Сразу дюжину.
Но в каждой строчке два десятка промахов.
Бесстыдно лжешь!
Болтай, болтай, мне дела нет!
Прошу тебя, молчанье сохрани, Эсхил.
Не то в трех строчках триста он грехов найдет.
Пред ним молчать?
Прошу, меня послушайся!
Да сам же нагрешил он гору целую.
В чем грех, скажи!
Сначала повтори стихи!
«Бог недр, Гермес, отца наместник властного…»
Ведь это говорит Орест как будто бы?
Перед могилой мертвого отца?
Ведь пал отец его, рукою женскою
Коварно убиенный? Почему ж тогда
Гермеса величает он наместником?
Совсем не так! Гермеса-благодетеля,
Владыку недр, зовет он, подтверждая тем,
Что власть от Зевса тот приял, родителя.
Тогда твоя ошибка тяжелей вдвойне,
Раз над гробами властен он и недрами…
Выходит, был Орест гробокопателем?
Читай сначала!
Промахи подсчитывай!
«…Союзником явись мне и спасителем!
В страну сию притек и возвратился я…»
Эсхил достопочтенный повторяется!
Но как?
В стихи вглядись! Я объясню тебе.
Тут сказано: «Притек и возвратился я».