В 1945 году Пасха пришлась на первое апреля, и в Страстную пятницу еще стоял холод. Я очень хорошо запомнил этот день, потому что мороз гвоздями впивался в мои руки и ноги, и я невольно думал про крест на Голгофе, освещал этот крест со всех сторон, следовал за возникшей таким образом тенью, далеко-далеко вглубь истории, вперед-назад, вперед, назад. И вдруг я очутился перед сорока тысячами крестов, которые были расставлены вокруг Энны с распятыми на них рабами. И перед крестом Спартака. И я увидел маршала Красса — он стоял всего в десяти шагах от меня, был аккуратно выбрит, умащен благовониями, присыпан пудрой, увешан орденами, а свою рыхлую полноту он упрятал в корсет. Такой государственный визит, целый штаб сопровождающих, у всех на лице выражение, которое бывает у членов комитета в отделении для прокаженных. Закостенев от мороза, мы простояли два часа на аппельплаце, подпирали соседей локтями, бедрами, потом Красс удалился, зашагал прочь: государство в сапогах, deus terrenus obscenus [20]
, мясник, палач — наконец-то я в мыслях до этого дошел. И снова издали — из близи ко мне донесся стон с крестов, шепот сухих губ, хрипение последнего вздоха. Звуки поднимались из палой листвы, которую ворошил ледяной восточный ветер. Мы стояли молча, качались как травинки на ветру и дрожали. Это были две различных формы движения, я полагаю даже, что именно благодаря дрожи наше покачивание не давало нам упасть.В это мгновение я внезапно очнулся от видений Страстной пятницы. Меня разбудили некие слова, слова, с помощью которых я неожиданно мог выразить казовую [21]
сторону существующей справедливости. И слова эти были «колбасная машина». Если быть точным, я сперва воспринял только слово «колбасная», колбаса! Это слово открылось во мне как рог изобилия, наполненный в высшей степени приятными воспоминаниями: деревянные столы под сенью каштанов, цинковые подносы, охотничьи колбаски, мозговая колбаса, салями, чесночная. Холодные камушки у меня в желудке начали перекатываться, уши навострились, как у собаки, впившейся глазами в колбасный хвостик, который держит хозяин у нее над головой. И еще раз я услышал: отремонтировать — колбасную машину — выйти из строя! Я не вышел, я подскочил, как собака, которая подпрыгивает, чтобы достать добрую, но слишком высоко поднятую руку хозяина, споткнулся и чуть не упал. Я еще успел удивиться, почему не все как один выскочили из шеренги, почему не все устремились к казарме охранников, где единственно и могло стоять это чудо. Колбаса! Возможно — так я смекнул — возможно, машина вышла из строя во время работы, возможно, колбасный фарш еще лежит у нее в сердцевине, которая виделась мне неким подобием мясорубки. Я ощущал запах чабреца и чеснока, желудок сжимался и подгонял меня.