Избранные новеллы

Но вдруг спустя пять лет они снова пробудились, эти годами бдящие и вдруг наскучившие долгим ожиданием зрители, эти космические посредники, эти духи замочной скважины. Нет и нет, без них, без их коварной подтасовки, без их крапленых карт никак нельзя было объяснить только одно: эта девушка под орехом и он рядом с ней. А ведь он терпеливо копил ожидание, накопил целых пять лет — это означает двадцать пар сношенных башмаков, три тысячи выпитых бутылок вина — и в три раза больше часов, наполненных бессонницей, досадой и горестным смирением, — вот сколько он прождал, прежде чем впервые снова поехать в Германию, так что предосторожностей тут хватало… Но съездить все-таки пришлось, надо было закупать машины, машины для консервирования рыбы. Вместе с этим симпатичным толстячком Шнидером, своим советником по техническим вопросам, он уже находился на пути домой, когда, как на грех, случился этот объезд. Он не обратил на него никакого внимания. Покуда Шнидер без умолку говорил, совершенствовал свои планы рационализации и наставлял его касательно внутризаводского транспорта: рельс, транспортеров, автопогрузчиков, его время от времени, словно приступ невралгических болей, пронизывала мысль, что вот до ее дома осталось сто километров, а теперь пятьдесят, а теперь двадцать… Но он сказал себе, что ему уже сорок пять, и даже стрелка спидометра рассуждала с ним о его возрасте: нажав на педаль газа, он всякий раз становился шестидесятилетним, а ей не будет еще и сорока; когда ему становилось восемьдесят, ей было шестьдесят. Поймав себя на этих подсчетах, он увидел табличку с названием того поселка, переступить границу которого он долгих пять лет почти никогда не позволял себе даже в мечтах, — и потому считал себя почти выздоровевшим… Но интриганы, соединяющие между собой миры и пустившие его машину по этому объезду, лучше разбирались в делах… Словно открылась уже затянувшаяся и как бы покрытая блеклыми розовыми лепестками рана, все началось снова, и кровь, и гной, и боль, и беспамятство, и все прошлое, состоявшее из нескольких бесцельных, счастливых дней и тысячи безнадежных ночей. Белый, как цветочные лепестки, дом с черными балками фахверковой конструкции, которые не скрывали его подобно четкому почерку, а обнимали наподобие решетки. Итак, ее отремонтировали, эту западню, а сама охотница, приветствуя их, еще шире и мягче распростерла свои объятия, а предложенная ею наживка, о, она не хуже, чем эти космические интриганы, знала, что наживка получилась отменная, даже сам Плотин при виде ее не сразу подумал бы о материи, даже Бернард фон Клариво не сразу и вообще не обязательно подумал бы о лимфатической зоне под кожей, таким влажным бутоном, нежным и свежим, встала она перед ними, как первый побег розы, гордая и непритязательная, как ирис — Iris Germanica! А как она бросилась ему на грудь, а ее голос, ее дыхание! Разумеется, наживка — это звучит ужасно! но когда мы ее заглатываем, когда она внутри нас оборачивается неизбывным волшебством, когда она лишает нас свободы, превращает в безвольную собственность сил, обитающих между небом и землей, сил, которые на каждой звезде держат свои поворотные краны, своими перекрытиями достигают чего угодно и даже в душе человеческой пристроили свои рычаги. И придумав этот объезд, они в состоянии совратить человека с его жизненного пути и направить его точнехонько туда, где они уничтожат и его самого, и его любовь, одним словом, уничтожат человека, — Нарни зевнул от усталого презрения, испытываемого к себе, возомнившему, будто он отлично понимает этих циничных и высококвалифицированных духов насмешки и сумеет не подпустить их к своей жизни.

Нарни лежал на спине, как и она, лежал менее чем в двух шагах от нее, но она виделась ему, пока спала, как бы отчужденной. Он вполне мог повернуть к ней лицо, чтобы глядеть на нее, но не посмел.

В листве ореха, трепетавшей в потоках веющего от земли зноя, ему явились машины и аппараты, которые он накупил в Германии: холодильные установки, автопогрузчики, подъемники, самоходный кран, поведение которого — когда ему продемонстрировали кран в действии — вызвало у Нарни смех. Наверняка чтобы смехом защититься от тайного языка знаков… Всюду, во всем эти намеки, эти напоминания, эти попытки сближения из промежуточной сферы. Он тихо вздохнул. Воздух возлежал рядом с ним как раскаленное тело. Крутая известняковая скала за деревом, да и весь карст стали жидкими, все сливалось воедино в горячую, мягкую, охватывающую петлю, растворившую заодно и его сознание. Он уснул.