7 апреля 1922
В эту зиму 1921 – 1922 года, в апреле 22-го, нет возможности смотреть новый спектакль без запросов, накопившихся за последние годы. Что тут нового? Не в смысле трюка, а в плоскости {257}
новейших театральных проблем. Какой здесь отзвук или отражение той громадной кузницы, в которой театральная идеология и практика и техника куют новое искусство? В которой дерутся, дружатся, нервничают, любят друг друга и ненавидят. В которой сталкиваются в искрящемся бою темперамента, всевозможных красок. В которой, того и гляди, тяжелый молот обратит в сажу лучшее, что достигнуто гениями прошлого, или, наоборот, ослабнут, устанут молодые мускулы, завянут горячие устремления новой правды.И вот простая, непосредственная радость «Принцессы Турандот» крепнет и глубже охватывает память, когда спектакль дает на эти запросы решительный, твердый ответ[516]. Да, создатель этого спектакля знает, что в старом надо смести, а что незыблемо. И знает, как! Да, тут благородная и смелая рука действует по воле интуиции, великолепно нащупывающей пути завтрашнего театра. В чем-то этот
Дорогой Константин Сергеевич!
Если я Вас уже не застану в Москве!
От самых чистых глубин моего сердца желаю Вам сил, бодрости, спокойствия. И чтоб судьба Вам непрерывно улыбалась.
Хотя Вы и едете с «старым» театром, но будьте спокойны, потому что
Студийцы имели отличную русскую прессу, кое-где хорошую иностранную, но им мешало то, что они [ездили] в глухой сезон, и то, что у них иностранный репертуар[518].
Передайте Марье Петровне мои добрые пожелания.
{258}
Екатерина Николаевна Вас обоих мысленно благословляет и шлет за Вами добрые чувства Маскотты[519]. О своих в Москве не тревожьтесь. Обнимаю Вас. Я приеду к юбилею Южина[520].Дорогой Константин Сергеевич!
Я уже писал Вам свои благословения. Надеюсь, Вы получили[522]. Теперь хочу еще раз Вам повторить, что Вы можете ехать без смущения за «отсталость» нашего искусства. Конечно, есть тут отдельные дарования, уже создающие новый актерский тон, т. е. даже нисколько не новый, но благодаря талантливости и нервности, возбужденной современными переживаниями, — тон, освободившийся от медлительного натурализма. Но это только отдельные таланты. В общем вся новизна вертится около новых технических трюков. Ваш путь
Я не нужен ни в Берлине, ни в Праге, ни в Норвегии[523]. Я был бы очень нужен только в Париже, где мог бы выступить до Вашего приезда с лекцией — двумя (по-французски, конечно). Но это обошлось бы слишком дорого. Я очень нужен в Москве: Студию нельзя оставлять одну![524] Она давала за границей очень неопрятные спектакли, с большим уклоном к халтурному самомнению. Если я буду отсутствовать из Москвы, там все рухнет.
… Будьте здоровы, спокойны,
Обнимаю Вас.
Милая Ольга Сергеевна!
Я не сержусь. Я же сам шел навстречу Вашему желанию ехать за границу, если… И оставаться в Москве, если… Конечно, я понимаю Вас. И совсем не сержусь[526]. Но, разумеется, огорчен очень, что лишаюсь такой чудесной сотрудницы И поймите, что провести еще целый год без секретаря я не могу! Может быть, не на мое, а на Ваше счастье я так и не найду порядочного работника (или порядочную работницу). И тогда, по возвращении, Вы ее (или его) вытесните.
А пока рад за Вас. Будьте здоровы и не изменяйте мне. В том, что меня не забудут, мне не изменят, меня не обидят, я больше всего рассчитываю на Вас, Подгорного и Бертенсона. Больше всех.
Будьте счастливы!
24 окт. вечером