Пал где-то камень-звезда, и позвал меня звук его вояВ джунгли. Туда я пойду, и найду там лежащим его я,Пахнущим звездами. Там, на скале, львиной глотки горнилоКолокола отливало, но пламя их всех поглотило.Камень я знаю. Под золотом ребер он — музыки трубы.С неба меня окликают. С губами сливаются губы.— Я — танцовщица. Молчи… Лучше льва все равно не взревешь ты!Царь мне открыл, что однажды придешь ты, придешь ты, придешь ты.Холод под сердцем. Пока моя плоть, всесожженная страстью,Вся не угасла еще, — губы, тише! Приникните к счастью!Знак я оставлю тебе: три последние капельки крови,Прежде чем встанет надгробьем Луна у меня в изголовье.Я — и береза, и слезное зеркало, я — и лавина,Эхо безмолвия, круг, ты — внутри, ты его середина.Звуки и лики сбирай, без разбора, какие попались!Ими живи, береги их!.. На этом мы с ней и расстались.
10.
На берегу красноморском сижу. Оду волны допели.Тихо. Лишь солнце вращает египетский жернов без цели.Дюны, жилище акрид, склад времен и хранилище праха.Здесь проскитался народ сорок лет в бездорожье Танаха.Мили шагов под песком. Велики, что пустыня, цифири.Дюны, явите виденья по всей вашей глуби и шири!Где мои сорок, след в след, вместе с теми, на знойной арене?Может, хоть кости остались — подачка ослепшей гиене?Голубь вдруг сел на плечо. — С добрым утром! — воркует. — Ответь мне,Годы — лишь кости? Подуй на них — встанут, и прянут, и впредь неСлягут. Колосья с глазами детей зашевелятся в дюнах.Встанут колосья из мертвых, и облако грянет на струнах!— Ты ль это, мой голубок? Бел, как прежде! Такое возможно?Должен ли строить я храм, как тогда, день за днем, непреложно,Чтоб моя лампа волшебная вновь зеленела, синела?— Строить и строить свой храм, не держать солнце-разум без дела!