Избранные поэмы и стихотворения

Был мой отец шестипалым.

На его деснице,

с большим на пaру,
жил да был шестой.
И так из рода в род,
у деда моего, у прадеда
(в Сморгоне называли нас — «Шещёрикес»).
Лишь на мизинчике, на мне, счет оборвался
на веки вечные. Так дал мне род от ворот поворот:
— Чужак ты,
не нашего племени…

И время яблоком с тех пор мне пахнет,

и помню
я карлика того, с большим на пaру:
был рыжей бороденкой ноготь,
а над ногтем, готов поклясться,
таились глазки, вострые такие,
что видели насквозь,
напяль ты хоть семь шкур,
все тайны музыкальные мои.
И если выведать хотел я,
куда же мой девался пальчик,
лицо отца, бледнея, удлинялось,
как будто
входил он в ледяную воду: «Пальчик-шмальчик…»

Такой ответ — пощечина душе.

Всей пятерней,
вернее, шестерней.
О эти синяки-обиняки!
Я должен был разведать
секрет,
но лишь трещала тишина
от карликова смеха.

Голубоватый лисий хвост

в снег заметает головешки
сгоревшего заката.
Последний уголек
бежит из дома за Хозяйкой, плачет
и коченеет на бегу
меж мной и лесом.
Белильщик с белой длинной кистью
на цыпочках заходит в хату
сквозь окошко,
чтоб стены добелить,
что начал было.

Теперь опять все тихо, точно в ухе.

Все спят.
Лишь я не сплю.
Свежепобeленные стены
совсем не стены больше — зеркала
в зеркальных рамах.
И в зеркалах кружится карлик:

«Слов не остановишь,

Нет покоя им,
Коль меня ты словишь,
Буду я твоим!»

Нож с медной ручкой дышит на столе.

Краюхой черной не наелся. А надо
его насытить! И остреньким приятелем в руке
грожу врагу я своему, что в зеркалах,
за зеркалами:
«Ну все, наглец, попался наконец!»

Бес, увидев ножик мой,

бряк на колени: ой-ой-ой!

И в зеркалах застывает мой шестипалый отец…

1958

СТАРЫЙ ЯФФО В ДОЖДЬ

Вступление

Историк Плиний говорит: «Порт с допотопных пор
Существовал». И как благословенье
Над портом, чуть сошла вода, Бог в небесах простер
Скрипичной декой радуги знаменье.

Ну, строки с первой радугой я сам присочинил:

Язычнику знак Божий не открылся;
Но Яффо поднял руку и подарок тот схватил,
И в жилистых камнях он растворился.

Потопа соль на языке. С чего бы, вот вопрос?

Ведь в Старый Яффо я приехал после.
Но плачу, как на списанной посудине — матрос
О том, что он не на море, а возле.

Лехаим, море! Плачь, матрос. Лехаим, ураган!

И волны — не Потопа ль? Чтo века им?
Словами иссеченный, я налью себе стакан
И чокнусь, хоть с дождем, крича: лехаим!

Маяк