Как одинокой ночьюНад полем посребренным и водою.Когда зефир их нежитИ вычерчены теньюДесятки силуэтовОбманчивых предметовНа медлящей волне,Листве, усадьбе, холмике, плетне,—Достигнув края неба,Скрывается луна за Апеннины,За Альпы иль в глубиныТирренские, просторТускнеет, тени зыбятся, одинИ тот же мрак ползет поверх долинИ гор, ночь сиротеет,И лишь ездок, следящий за закатом.Унылой песней шлет ему привет,Ловя последний свет,Что был дотоль ему в пути вожатым.Так век земной на мракМеняет юность, такСпешит исчезнуть. ТаетОбманов сладких теньИ образ; пропадаетНадежда отдаленная, которойБыть суждено для смертного опорой.Заброшенной и темнойЖизнь остается. Предстает никчемнойЦель путнику смятенному, и нуждыНе видит по дороге предлежащейОн делать новый шаг:Людские кровы чуждыЕму теперь — и он средь них чужак.Казалась небу слишкомВлагой и легкой нашаНесчастная судьба,Коль юность, коей радость — плод мучений,Все время жизни длилась бы, и слишкомБыл мягким приговор,Что всех живущих ждут вдали гроба,Когда бы полпутиНе оставалось им еще пройти,—Удел ужасней смерти.Вот замысел, достойныйЛишь разума бессмертных, вот вершинаВсех зол; предвечных мысль —Дать старость, чтоб осталосьНетронутым желанье, но угаслаНадежда в ней, услад иссохла влага.Чтоб скорбь росла, но ускользало благо.Вам, холмики и берег,Когда исчезнет блеск, что ткани ночиНа западе сребрил,Недолго сиротеть,Ибо с другого краяНа вас нахлынет пылЗари, встающей в небе побелевшем,И следом выйдет солнце,Огнем своим могучим Окрестности паля,И захлестнет, как вас, потоком светаЭфирные поля.Но жизнь, когда ее покинет юностьПрекрасная, не вспыхнет заревойВовеки краской. До конца вдовойЕй быть. Богами же пределом ночи,Которой омрачитсяОстаток лет, положена гробница.Перевод А. Наймана