Избранные произведения

В Санта-Клара мощные колонны войск остановились и начали развертываться направо и налево. Узкие цепочки войск медленно продвигались по равнине, покрытой солнечными бликами и тенью огромных деревьев, и, наконец, шесть тысяч человек вытянулись в одну линию фронта. Правый фланг проходил через поля и канавы, вдоль последнего обработанного поля, через пустошь и упирался в самое предгорье, а левый фланг пересекал бесконечную равнину. Рядом с нами негромко прозвучали трубы, и армия мощным фронтом через всю равнину двинулась вперед. Над ней реяло, словно ореол славы, облако пыли в пять миль шириной. Развевались флаги. В центре, на одной линии с флангами двигался вагон с пушкой, а рядом с вагоном скакал Вилья со своим штабом. В расположенных на пути маленьких селениях мирные жители (pacificos) в больших шляпах и белых блузах стояли молча, с изумлением наблюдая за движением этого странного войска. Один старик гнал домой коз, но волна всадников на взмыленных лошадях надвинулась на него, озорно крича, и все козы разбежались. Солдаты разразились хохотом. На целую милю пыль клубилась из-под тысяч копыт. Армия следовала дальше. В деревне Бриттингэм армия остановилась, и Вилья со штабом подъехал к пеонам, наблюдавшим за ним с небольшого холмика.

«Послушайте, — крикнул Вилья, — что, за последнее время здесь проходили какие-нибудь войска?»

«Да, сеньор, — ответило несколько голосов. — Люди дон Карло Аргумедо прошли здесь вчера с большой поспешностью».

«Гм, — задумчиво протянул Вилья. — А не видели ли вы поблизости этого бандита, Панчо Вилья?»

«Нет, сеньор», — ответили они хором.

«Так вот, его-то именно я и ищу. И если уж захвачу этого дьявола, ему не поздоровится».

«Мы все желаем вам успеха», — закричали вежливо pacificos.

«А вы никогда его не видели? Нет?»

«Нет, боже упаси», — горячо подхватили они.

«Ладно, — усмехнулся Вилья. — Наперед, если кто-нибудь спросит вас, знаете ли вы его, вам придется признаться в этом постыдном факте. Я — Панчо Вилья». Он пришпорил коня и поскакал прочь. За ним двинулась вся армия…

Растерянность пораженных событиями федералистов была столь велика и они бежали с такой поспешностью, что железнодорожное полотно на протяжении многих миль осталось неповрежденным. Но к полудню нам снова стали попадаться сожженные и еще дымящиеся небольшие мосты и подрубленные топором телеграфные столбы. Однако все эти повреждения были сделаны второпях, наспех, и их легко было исправить. Но армия ушла так далеко вперед, что к ночи, когда мы были примерно в восьми милях от Гомес-Паласио, мы наткнулись на место, где целых восемь миль пути было разрушено. В нашем поезде не было съестных припасов. У каждого из нас было лишь по одному одеялу, а холод становился сильнее. При неверном свете фонарей и костров ремонтная бригада с жаром принялась за работу. Раздавались крики, металлический стук молотов и грохот падающих шпал. Ночь была темная, редкие звезды слабо мерцали. Мы уселись вокруг костра, болтая и время от времени подремывая, как вдруг неожиданно воздух потряс какой-то незнакомый звук: удар был громче ударов кувалд и сильнее завывания ветра. После удара наступила тишина. Затем раздался грохот, словно далекая дробь барабанов, а затем снова удары — «бум, бум». Кувалды замерли в воздухе, голоса смолкли. У нас словно мороз прошел по коже. Где-то впереди, в непроглядной темноте ночи, Вилья со своей армией обрушился на Гомес-Паласио; завязалась битва. Постепенно пушечные выстрелы становились все чаще, пока не слились в один сплошной грохот, а ружейный огонь не застучал, подобно стальному дождю.

«За работу! — пронзительно закричал грубый голос с крыши вагона, на котором была установлена пушка. — Что же вы делаете? Сейчас же беритесь за работу. Панчо Вилья ждет поездов». И с криком четыреста одержимых набросились на поврежденные рельсы…

Я вспоминаю, как мы упрашивали старшего офицера отпустить нас на фронт. Он отказывался. Приказ был ясен, ни один человек не должен покинуть поезд. Мы спорили с ним, совали ему деньги и чуть не ползали перед ним на коленях. Наконец он немного смягчился.

«В три часа утра, — сказал он, — я сообщу вам пароль и отзыв и позволю идти».

Мы сиротливо свернулись калачиком возле нашего маленького костра, пытаясь заснуть или хотя бы только согреться. Вокруг нас и впереди вдоль разрушенного пути беспокойно мелькали факелы и люди, и каждый час или около этого поезд проползал вперед сотню футов и опять останавливался. Чинить путь было нетрудно, так как рельсы были целы. Повреждение заключалось в том, что правый рельс был приподнят и шпалы перевернуты, расщеплены и сдвинуты со своего места. Не переставая, из темноты доносился однообразный, раздражающий, ужасный грохот сражения. Этот гул был страшно утомителен, монотонен, и все же я не мог заснуть…