Избранные произведения

Материалы, свидетельствующие о народном происхождении стихотворных размеров поэзии польского Возрождения, были собраны тем же самым Лосем в его фундаментальном труде,[270] но ни сам автор, ни один исследователь после него не извлекли из этих материалов соответствующих аргументов в подкрепление данного тезиса. Лось ограничился лишь формулировкой основного положения и зафиксировал тот факт, что некоторые размеры народных славянских песен находят себе соответствие в латинских средневековых песнях. Лось насчитал в песнях славянских народов около 40 размеров, в то время как в латинских церковных песнях он обнаружил их только 16. Знаменитый исследователь утверждал, что в дальнейшем «те размеры, которых не знала латинская средневековая поэзия, постепенно и с опозданием входили в орбиту художественной литературы».[271] На основании этих наблюдений Лось делает вывод, что стихотворные размеры национальных литератур, не известные латинской средневековой поэзии, «могли появиться в национальных литературах путем заимствования их из чужих популярных песен (с самыми ранними из них мы встречаемся, впрочем, лишь в XVII в.), но могли появиться также и под некоторым влиянием народных песен. Воистину странным оказалось бы предположение, что поэты, к примеру поэты XVI в., будучи неравнодушны к популярным заграничным творениям, полностью игнорировали бы родные народные песни».[272] Рассуждение Лося целиком справедливо, хотя в то же время неполно. Совершенно очевидно, что стихотворные размеры польского Возрождения могли прийти в литературу непосредственно из народной песни, даже тогда, когда соответствующие формы были известны латинской религиозной поэзии средневековья. Как для эпохи Возрождения в целом, так и для польского Возрождения, в частности, характерен разрыв с традицией религиозной литературы и стремление взять за основу традиции народной литературы. Эта сильная тенденция, решающая в значительной степени идейную сущность новой эпохи, должна была создавать самые благоприятные условия для влияния народной песни на поэзию просвещенного общества. Единственное, хотя и важное затруднение, состоит тут в том, что для подробных исследований в этой области слишком мало фактического материала. Мы попросту не знаем, какие стихотворные формы существовали в польской народной поэзии эпохи средневековья и раннего Возрождения, и поэтому нам трудно представить себе даже масштабы возможных влияний народной песни на письменную поэзию.

Отрывки сохранившихся текстов того времени крайне убоги и так мало надежды на новые открытия, что в подобной ситуации возникает необходимость воспользоваться вспомогательными материалами. Стоит обратить внимание на то, что в таком же положении находятся, с одной стороны, языковеды, а с другой — историки, реконструирующие особенности хозяйства и даже особенности общественного строя древних эпох на основе случайно найденных предметов и реалий. Лингвисты, в свою очередь, создают целые грамматики тех языков, которые не оставили никаких непосредственных следов в литературных памятниках. Достаточно вспомнить, что язык праславянской эпохи был довольно обстоятельно реконструирован при полном отсутствии непосредственной документации. Эти факты должны вселить бодрость в исследователей народных песен, ведь о существовании песен даже в самые отдаленные времена мы можем говорить с такой же уверенностью, как о существовании языка. Лось собрал в своих «стихах» материалы для такого рода реконструкции, хотя и не сделал из него никаких выводов. Он ограничился лишь тем, что составил список стихотворных размеров славянских песен. Лось писал: «Мы не станем вдаваться в рассуждения, все ли размеры имеют одинаковую давность, все ли они польского происхождения, все ли они праславянские».[273] Это не являлось целью Лося, но собранный им материал дает возможность ориентировочно сформулировать несколько предположений.