Когда Кривосудов, понимая, что претензии Праволова незаконны и «дело плоховато» (эти слова, как рефрен, проходят через всю пьесу), трусит, его жена Фекла успокаивает его: «Законов столько… Указов миллион». И действительно, Кривосудов при содействии Кохтина и членов палаты «законами лишь беззаконье удит».
Сам образ судейского стола в пьесе Капниста становится зловещим символом неправосудия. Добров и Анна — положительные персонажи, хотя и беспомощные в борьбе со злом, — с предельной ясностью выражают авторскую мысль о засилье лихоимства. Увидав разбросанные по комнате винные бутылки, они ставят их под стол, закрывая его красным сукном — судейским «скромным» покрывалом. Добров комментирует:
Выше всего Капнист как передовой сын своего века, как просветитель ставил закон. Но в сущности всем ходом своей пьесы он опровергает прозвучавшую в ней фразу: «законы святы, но исполнители лихие супостаты», показывая, что и неупорядоченность русских законов, помимо продажности всего судейского аппарата, открывает широкие возможности для мошеннических операций. Порочна сама система законодательства.
Внешне благополучный финал пьесы, как и полагалось в классицистической комедии, вроде бы доказывает, что вера Прямикова в «святость» закона вполне оправдана. Сенат отдает под суд всю Гражданскую палату. Тем не менее преступники надеются выйти сухими из воды и даже Добров говорит:
Постановщик «Ябеды» в Красноярском театре им. Ленинского комсомола Ю. Мочалов ввел в пьесу гротесковый прием: Прямиков размахивает на сцене игрушечной саблей. Возможность такой трактовки этого образа Капнистом не предусматривалась. Прямиков для него — типичный положительный герой классицизма, в поведении которого не могло быть ничего смешного. И все же упомянутый прием в этом безусловно удачном спектакле[1]
не кажется неоправданным. Положительный герой, вооруженный лишь верой в святость закона, истину, конечно, не в силах победить наглых вершителей «правосудия». Об этом и говорит довольно пессимистический финал комедии — он создает ощущение безнаказанности, неискоренимости зла, которое клеймит автор. И вообще в «Ябеде», пожалуй, больше ужасного и страшного, чем комического. Сцена попойки чиновников в третьем действии выходит за рамки внешнефарсовой буффонады, превращаясь в гротескно-символическое изображение разгула грабителей и мерзавцев, правивших Россией в XVIII веке.При Екатерине II постановка и публикация комедии Капниста натолкнулись на непреодолимые препятствия. Восшествие на престол Павла I подало Капнисту некоторые надежды. Павел I дал свободу Костюшко, выпустил из
До опубликования «Ябеды» Капнист читал ее в доме у Державина, затем у Львова. По свидетельству современника, посвящение «Ябеды» Павлу I, написанное по совету Львова, сразу же пресекло разговоры по поводу «неслыханной дерзости, с какою выведена в комедии безнравственность губернских чиновников и обнаружены их злоупотребления…»[1]
Комедия вышла из печати в 1798 году, а 22 августа того же года состоялась ее премьера на сцене петербургского Каменного (Большого) театра в юбилей известного комедийного актера А. М. Крутицкого, великолепно сыгравшего Кривосудова. «Ябеда» с большим успехом еще была исполнена 26 августа, 16 и 20 сентября 1798 года, но в дальнейшем последовало «высочайшее» запрещение спектаклей. Затем у Крутицкого, которому Капнист, восхищенный его игрой, уступил право на издание комедии, были отобраны печатные экземпляры «Ябеды».
Александр Николаевич Радищев , Александр Петрович Сумароков , Василий Васильевич Капнист , Василий Иванович Майков , Владимир Петрович Панов , Гаврила Романович Державин , Иван Иванович Дмитриев , Иван Иванович Хемницер , сборник
Поэзия / Классическая русская поэзия / Проза / Русская классическая проза / Стихи и поэзия