Избранные произведения

В переложении 81-го псалма, относящемся уже к 1773 году, Майков совпал с Державиным, который семью годами позднее напечатал в «Санктпетербургском вестнике» свои стихи «Властителям и судиям» (1780, ноябрь). Переложенный Державиным 81-й псалом прозвучал грозным обличением российских властителей и судей и подвергся цензурным преследованиям. А через пятнадцать лет, в 1795 году, после того как во Франции был казнен Людовик XVI, Екатерина увидела в державинском тексте 81-го псалма «якобинство», и поэту, если бы он не сумел оправдаться, предстоял допрос у секретаря тайной канцелярии Шешковского. В глазах читателя, стало быть, стихотворение имело самый радикальный характер. Державин восклицал, обращаясь к сильным мира сего:

Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.

Майков справился с переложением не столь успешно: он расширил текст псалма по сравнению с оригиналом, у него обличения лишены конкретности, не звучат злободневно и остро.

Подражания литературной манере Ломоносова нисколько не исключали того обстоятельства, что Майкову, как писателю и дворянину, был гораздо ближе Сумароков. Политические взгляды их совпадали. Майков, будучи верным слугой монархии, осуждал тиранию и возлагал надежды на просвещение дворянства. Он признавал крепостное право законным, но возражал против злоупотреблений им. Судьба крестьян — постоянный труд на господ, однако это люди, их нельзя равнять с рабочей скотиной. Восстание народа, поднятое Пугачевым, явилось для Майкова столь грозной неожиданностью, что он не сумел никак откликнуться на него в своих произведениях, но зато после крестьянской войны решительно повернулся к религии и совсем оставил сатиру.

Что же касается поэзии, то образцы политической лирики, созданные Ломоносовым, были так величественны, что не следовать им для поэтов до-державинских лет было попросту невозможно. Сам Сумароков не избежал в одах его могучего влияния, однако никогда не признался бы в этом. Майков же, подражая Ломоносову почти неприкрыто, продолжал считать себя литературным союзником Сумарокова. В оде «О вкусе» Майков изложил требования к литературному слогу и, шире, к поэзии, которым следовал его старший собрат:

Не пышность — во стихах приятство;
Приятство в оных — чистота,
Не гром, но разума богатство
И важны речи — красота.
Слог должен быть и чист, и ясен:
Сей вкус с природою согласен.

Сумароков ответил Майкову стихами, — оба послания появились в майской книжке «Собрания разных сочинений и новостей» 1776 года, — в которых повторил свои наставления:

Витийство лишнее — природе злейший враг;
Брегися, сколько можно,
Ты, Майков, оного; витийствуй осторожно, —

и ободрительно добавил:

Тебе на верх горы один остался шаг...

Разумеется, Сумароков видел себя на парнасской вершине и думал, что Майков только совершает свое восхождение. Задерживает его в пути «витийство», то есть манера выражаться напыщенно, метафорически, кудревато, громоздким и темным слогом, длинными периодами, приличными ораторской речи. Другими словами, Сумароков находил недостатки Майкова в том, что он в своих одах следовал образцам Ломоносова, «витийствовал» неосторожно, был излишне громок и чужд простоты. Сравнение, приведенное Сумароковым в конце «Ответа на оду», ясно показывает, кто выставляется в качестве дурного примера, — ведь в «надутости» слога он обычно обвинял Ломоносова:

Когда булавочка в пузырь надутый резнет,
Вся пышность пузыря в единый миг исчезнет,
Весь воздух выйдет вон из пузыря до дна,
И только кожица останется одна.

Полностью принимая в теоретическом плане литературную программу Сумарокова, Майков особенно высоко — впрочем, вместе со своими современниками — оценивает его драматическое творчество:

Друг Талии и Мельпомены,
Театра русского отец,
Изобличитель злых пороков,
Расин полночный, Сумароков, —

аттестует он своего руководителя в «Оде о вкусе».