Избранные произведения

Блаженно сердце, что полно любовью,
Что чуждо суете и суесловью.
В том сердце вспыхнуть молнии дано,
Чтоб сжечь рассудка трезвого гумно.
То сердце, в пламени горя высоком,
Ни разуму не внемлет, ни попрекам,
Но чем попреки бьют его больней,
Тем в сердце страсть становится сильней.
Весь год царевна, всем внушая жалость,
Худела — словно месяц, уменьшалась.
Согнувшись полумесяцем в ночи,
Роняла утром жарких слез ручьи:
«О небо, что ты сделало со мною?
Меня — зарю — одело желтизною,
Для стрел тоски, согнув мой стан, как лук,
Меня в мишень ты превратило вдруг,
Упрямцу стала я, увы, рабыней,
Но кто он, где он со своей гордыней?
Зажег в моей душе любовный пыл,
А сам со мной, как скаред, поступил:
Пусть наяву ко мне он не приходит, —
Зачем же и во сне он не приходит?
О, если б он приснился мне опять,
Чтоб счастье я могла на миг познать!
Пусть будет счастье призрачным, заемным
Мне всё равно покажется огромным!»
Так плакала в тоске ее душа,
Из клетки тела вырваться спеша.
Однажды сон вступил в ее покои,
О нет, не сон — беспамятство глухое!
Еще был гнет на сердце так тяжел,
Когда ее желанный к ней вошел.
Тогда она, откинув покрывало,
Вскочила и к ногам его упала.
Воскликнула: «Ты отнял мой покой,
Похитил сердце властною рукой!
Во имя бога правды и завета,
Того, кто сотворил тебя из света,
Поставил над красавцами главой
И силу дал тебе воды живой, —
Ты сжалься над моей душой больною,
Открой уста, поговори со мною,
Скажи, зачем, как чудо, ты пришел?
Кто родом ты? Откуда ты пришел?
Ты — золото, краса, венец природы,
Но из какой ты извлечен породы?»
Ответил: «От Адама мой приход,
От глины и воды веду свой род.
Ты утверждаешь, что в меня влюбилась,
Но если в этом чувстве утвердилась,
То будь верна мне сердцем, как жена,
Другому стать женой ты не должна.
Тем, кто коснуться вздумает алмазом
Твоей жемчужины, — ответь отказом.
Не думай ты, из-за меня скорбя,
Что не жалею, не люблю тебя.
Как ты, я тоже в плен попал к мученью,
Для стрел твоей любви я стал мишенью».
У Зулейхи от ласковых речей
Вдруг стало сердце биться горячей.
Заколебалась разума основа,
И бабочка в огонь попала снова.
С горящим сердцем поднялась она,
Объята сладостным безумьем сна.
Огонь скорбей согнал ее с постели,
И вздохи ввысь, как перышки, взлетели.
Кипела страсть, не ведая преград,
Смятенье увеличилось стократ.
Не стала Зулейха, утратив разум,
Внимать советам, следовать наказам.
Как почка, сердце лопалось, а кровь
Тюльпаном распускалась вновь и вновь.
Восславив лик его, во мгле сокрытый,
Она царапала свои ланиты.
Служанки, к ней сочувствия полны, —
Как ореол печали вкруг луны.
Но если огорчит луну подруга —
Стрелой из этого взовьется круга.
Ее не хватят за полу? Беда:
На улицу бежит она тогда!
Не спрячут под чадрой? К базару прямо
Помчится без чадры, не зная срама.
Отец, узнав об этом, поскорей
Велел позвать искусных лекарей.
Решили те, собравшись важным кругом:
«Лишь цепи могут совладать с недугом».
Из золота сработали змею,
Из жемчугов и лалов — чешую.
Змея, как вкруг серебряного клада,
Вкруг ног ее свернулась, как ограда.
Да, Зулейха — клад красоты земной,
Но клад оберегается змеей!
Когда змея красавицу связала,
Та, в чешуе горячих слез, сказала:
«В цепях любви, еще не согреша,
Томится, как преступница, душа.
О небосвод, жестокий и суровый,
Зачем надел мне на ноги оковы?
Я никуда не двинусь всё равно,
Ведь силы нет в моих ногах давно!
Зачем в меня вонзаешь меч насилья?
Зачем цепями связываешь крылья?
Ваш кипарис недвижим стал сейчас,
Смотрите сами: в глине он завяз.
Я слезы лью — беречь такую воду
Старательному надо садоводу!
В оковы надо заковать того,
Кто стал владыкой сердца моего, —
Подольше б мне остаться с ним хотелось
Чтоб досыта на друга нагляделась.
Но исчезает он быстрей огня,
Как молния, воспламенив меня.
О, если б — только день наступит новый
Возлюбленного заковать в оковы,
На друга сколько хочется смотреть,
Чтоб слезы я не проливала впредь!..
Что говорю! Он выпал мне на долю!
Чем на него пылинке сесть позволю,
Я лучше сгорблюсь под горою бед,
И в этом я увижу счастья свет
Усну ль спокойно, если сотни тягот
На голову прекраснейшую лягут?
Я в грудь себе вонзить согласна меч,
Чтоб друга от колючки уберечь!»
Наперсницы, подруги, раб последний —
Узнали все любви безумной бредни.
Упреки были для нее как бич,
Страдала, как подстреленная дичь.
Казалось, нет безумной исцеленья, —
Вдруг наступало время просветленья.
Но вновь с рассудком спорила любовь,
И начинался бред безумный вновь.
То плакала и душу отдавала,
То снова, рассмеявшись, оживала.
Из света в мрак был тяжек переход.
Так провела царевна целый год.