Избранные произведения

Так Зулейха, стремясь всем сердцем к другу,
Построила из тростника лачугу,
И был, как птица певчая, тростник —
Ее души страдающий двойник!
Когда она стонала от разлуки,
Он издавал рыдающие звуки,
Пылала в одиночестве своем,
А с ней — тростник, охваченный огнем.
Среди тростинок, словно дичь, в бессилье
Лежала, сотни стрел ее пронзили,
Но ей, влюбленной, каждая стрела,
Как сахарный тростник, сладка была..,
Был у Юсуфа конь быстролетучий,
Как небо, властный и, как мир, могучий.
Подпалинами, пегий, был богат —
То ночь, ты скажешь, с тысячью заплат.
И мрак, и свет являл он всем. Короче,
Как сутки, состоял из дня и ночи.
Подковы излучали лунный свет
И на луне оставили свой след.
Их гвозди созданы из звезд, казалось,
Подобен Колосу был хвост, казалось!
Луной-копытом камень рассекал —
И сразу звездный пламень возникал.
Когда б на небо он взметнул подковы,
То каждая была б как месяц новый.
Когда охота на косулю шла,
Добычу настигал он, как стрела.
На западе начав свой бег, востока
Он достигал в одно мгновенье ока.
Ту пыль, что оставлял он за собой,
Не мог догнать и ветер грозовой.
Летя, он покрывался влагой пота,
Незримый из-за быстрого полета.
Но жаждал пегий конь скакать в поту,
Затем что из-за капель, на лету,
Казался он сокровищем жемчужин,
Которому и кнут-дракон не нужен!
Когда он в стойле обретал покой,
Весь мир стремился стать ему слугой.
Из лунного ведра, бывало, с ходу
Он пил не нашу — солнечную воду
Ему приготовляли каждый день
Из Колоса небесного ячмень.
Как только прогонял ночную дрему,
Съедал он с Млечного Пути солому,[25]
А сито для очистки ячменя
Из света звезд вязали для коня.
Слетались ангелы, послушны зову,
Из ячменя выклевывать полову
Седло — как две картины-письмена,
Луны две половины — стремена.
Вдевал Юсуф в тот полумесяц ногу —
И, словно месяц, озарял дорогу
Бывало, он коня помчит вперед,
И пегий ржанием таким заржет,
Что в этом ржанье чудится народу
Гром барабана, что зовет к походу,
И все спешат к властителю страны,
Как сонмы звезд — к сиянию луны.
И Зулейха, услышав это ржанье,
Выскакивала из дому в дрожанье,
В слезах садилась на его пути,
Мечтая свет и душу обрести.
Коль слуги без Юсуфа появлялись,
То дети над незрячей издевались.
«Вот приближается Юсуф сюда,
Его лицо сверкает, как звезда!»
А Зулейха: «Юсуф — один на свете,
Не скачет он сюда, не лгите, дети,
Нехорошо смеяться над слепой:
Там, где Юсуф, там дышит мир весной,
Юсуф, как мускус, проникает в душу,
Повсюду оживляя хлябь и сушу,
Куда бы ни направился в седле,
Дыханье жизни он дарит земле».
А если проезжал Юсуф со свитой,
С могучей, грозной, важной, сановитой,
Кричали дети: «Здесь Юсуфа нет,
Средь конных не найдешь его примет!»
А Зулейха: «Побойтесь вы обмана!
Его дыхание — благоуханно!
От сердца никогда не скроет мир,
Что приближается его кумир.
Он прибывает, как весна живая,
Душе дыханье жизни возвещая.
Ему навстречу радостно спеша,
Дыханье жизни узнает душа».
Так говорила в смуте и печали.
«Эй, берегись!» — ей всадники кричали,
А Зулейха: «Чего беречься мне?
В разлуке я пылаю, как в огне!
С любимым я разлучена судьбою,
Так лучше разлучусь сама с собою!»
Так плакала, страдая и любя,
Теряя и сознанье, и себя,
И, чашу забытья испив, устало
В лачугу тростниковую вступала.
Ее тоскливый стон и скорбный крик
Перезолил на музыку тростник.
Шли годы. Старилась она от горя,
И пел тростник, ее печали вторя.