Избранные произведения

Тот, кто к Каабе двинулся, к святыне,
Страданием опустошен в пустыне,
Кто, рядом с милой, с нею разлучен,
Скорбит, но утешения лишен, —
Когда вступил в священную округу,
Смотрел всё время только на подругу.
Когда она свершала свой таваф,
Он шел вослед, служенье ей избрав.
Когда, красой сверкая несравненной,
Любимая вступила в дом священный[36]
И на Маджнуна посмотрела вдруг,
Его счастливый охватил испуг,
Подумал он в слезах: «Ты терпишь муки,
Пылаешь в страстном пламени разлуки,
В огне, в неволе — хорошо ль тебе?
Страдать от боли — хорошо ль тебе?
А каково же мне? О, я раздавлен,
Я без тебя печалью окровавлен.
Хочу тебя, но как верну тебя?
Весь мир отдам я за одну тебя!
Нет близких у меня. Всю боль, тоскуя,
Лишь глазу своему излить могу я,
А ты счастливее в родном краю:
Друзьям излить ты можешь боль свою».
Так говорил, огнем испепеленный,
На языке безмолвия влюбленный.
К Лайли он эти обращал слова,
Любого опасаясь существа.
Туга — безмерна, время встречи — кратко,
Нельзя святого нарушать порядка.
Лайли свершает в муках свой обряд,
За ней Маджнун, волнением объят.
Она целует Черный камень зримый,
Он жаждет черной родинки любимой.
Когда ее уста поит Замзам,
Дает он волю горестным слезам.
От Марвы к Сафе движется подруга,
Он — в точке верности, как в центре круга.
Она идет туда, где Арафат,
А для него лишь облик милой свят.
Она стремится к мудрости обряда,
Ему — лишь кудри девушки отрада.
Она в долине Мины держит нож,
А он: «Ты скоро ль кровь мою прольешь?»
Она семь мелких камешков бросает[37]

—Он голову под камни подставляет.
Она священный покидает храм,
А он готов припасть к ее стопам.
Лишь в паланкине милая уселась,
Маджнун, внезапную почуяв смелость
И улучив благоприятный миг,
У паланкина с быстротой возник.
Они прощались мысленно друг с другом,
Единым обездолены недугом.
Ни слова не сказали: их тоска,
Их боль была слышна без языка.
Разлукой разлучились роковою-
Так расстается тело с головою, —
Не может тело жить, коль голова
Хотя и смотрит, но уже мертва.
Подруга удалилась в паланкине,
А он остался, увязая в глине:
От горьких слез, что пролил он с тоской,
Стал вязкой глиною песок сухой.
Подруга мускусом благоухала,
А кровь у Кайса в сердце высыхала,
Как будто налили ее враги,
Излив весь мускус, в сумку кабарги.
Но мускус речи скрыть он был не в силах,
Запел всей кровью, что кипела в жилах:
«Ушла душа, осталась только плоть.
Ослабла плоть. Как слабость побороть?
Пришла, для краткого сверкнула взора,
Но как мне больно, что ушла так скоро!
Всю жизнь за ней бежал я, и возник
На миг из-под завесы чудный лик,
Но миг прошел — возлюбленная строго
Закрыла лик, не постыдившись бога.
С губами пересохшими везде
Скитался я, мечтая о воде,
И вот источник вижу я в пустыне,
Но доползти к нему не в силах ныне.
Жизнь еле теплилась во мне, слаба,
Но вновь напала на меня судьба,
Подобно кочевому бедуину.
Я знаю: скоро я сей мир покину.
Пылает грудь, изнемогает плоть, —
Никто пусть так не страждет, о господь!
О, если б смерть мое убила горе,
Тогда страдать я перестал бы вскоре!»
Покинув караван Лайли, к другим
Пристал Маджнун, печальный пилигрим.
Боялся он, бессильный от страданий,
Что, если в том узнают караване
О спутнике таком, ему конец:
Там не найдет сочувственных сердец,
И станет скорбь Лайли невыносимой,
А стыдно горе причинять любимой.